Сказала как отрезала.

У Себа есть профессия. Он выучился на пекаря и уже три года трудится в пекарне по соседству. Там его все любят: он вежлив с покупателями и не отлынивает от работы. Себ делает самые вкусные на свете пирожные с заварным кремом – пальчики оближешь!

Больше всего в доме Верити мне нравится кухня. Здесь всегда тепло и уютно. Стены выложены бордовой плиткой, а мебель – из тёмного дерева. Не сказать, что кругом беспорядок, но на полках груды всякой всячины, что-то висит на крючках, какие-то картинки в деревянных рамках, и среди этого аккуратного хаоса очень приятно посидеть и отдохнуть. Верити обнимает меня за плечи, и мы стоим так некоторое время.

– Да, папа, хочу тебя спросить… Леора кое-что видела сегодня – публичное нанесение знака на площади. Ты ничего об этом не слышал?

Саймон отрывается от кипы газет, которые он складывал в стопку, его руки замирают в воздухе.

– Да, я что-то слышал.

– Мэр Лонгсайт был на площади, а какого-то человека отметили знаком Забвения. – Последнее слово Верити взволнованно шепчет, словно ругательство, которое решилась в конце концов произнести вслух. – Это был знак во́рона. Ведь так, Лора?

Я согласно киваю.

– Как старомодно! – беспечно отвечает Саймон. Он поворачивается к плите и включает под кастрюлей газовую горелку. Кажется, разговор окончен, но Верити не отстаёт.

– Такие церемонии всегда проводят на площади? Почему же я никогда не видела ничего подобного?

Саймон со вздохом убавляет газ и поворачивается к нам, облокачиваясь на гладкий гранитный стол. Потирает щёку, ещё больше взлохмачивая бороду, и произносит:

– Если кого-то объявляют забытым, то делают это на площади. Давно такого не было. Я уж и не помню, какие там правила. А некоторые, между прочим, должны бы и сами об этом знать, если собираются работать в правительстве.

Саймон подмигивает Верити, и она недовольно закатывает глаза, а потом говорит уже спокойнее:

– Папа, а кого-нибудь из твоих знакомых объявляли забытым?

Саймон помешивает содержимое кастрюли, и по кухне разливается умиротворяющий аромат куриного рагу. Он долго молчит, словно передумал отвечать, но потом всё-таки произносит:

– Да, я знал такого человека. Мне было очень тяжело это пережить, дорогая.

Саймон поднимает голову, и я с изумлением вижу, что его глаза блестят от сдерживаемых слёз. Неужели он говорит о папе?

– Давайте сменим тему, девочки. Не стоит бередить старые раны. Леора, ты останешься с нами поужинать?

Мне очень хочется ответить «да» и не возвращаться домой, но я знаю, что так нельзя.

– Спасибо за приглашение, но мне пора. Мама будет волноваться.

– Передай Софи привет и скажи, что пришло время выбраться куда-нибудь развеяться. Мы с Джулией сверим графики дежурств и найдём свободный вечер.

Я киваю и прощаюсь с хозяевами. Хорошо, что о маме есть кому позаботиться.

Верити провожает меня до двери.

– С тобой точно всё в порядке?

– Да, конечно, не беспокойся.

Я улыбаюсь и стараюсь выглядеть как обычно, но, боюсь, вид у меня не самый радостный.

– Ладно. Так я зайду к тебе завтра? Можем готовиться к экзаменам вместе, если хочешь.

– Спасибо, было бы здорово. Я так отстала по всем предметам, что даже не смешно. И вот что, Верити, извини, что я так расхныкалась у тебя. Не знаю, что на меня нашло.

Верити обнимает меня на прощание, и я отправляюсь домой.

Дома я застаю маму на кухне, за ужином. Плохой знак, мама всегда, и особенно после смерти папы, настаивала, чтобы по вечерам мы садились за стол вместе. Так полезнее для взаимоотношений в семье, или для пищеварения, или для чего-то ещё, не помню. Я вхожу, но мама продолжает есть, будто бы не замечая меня. Так она намекает – уж куда прозрачнее! – что я провинилась. Лучше бы накричала, но она всегда такая сдержанная, такая осторожная. У неё даже эмоции как будто аккуратно упакованы.