Впрочем, сдержанность была присуща Фрейду далеко не во всем. Его явное нежелание вмешиваться в ходе анализа в судьбу пациента, проявлять назойливость советчика или попечительность няньки, какую бы пользу для переноса такая воздержанность ни несла, не может рассматриваться как нечто совершенно самостоятельное, как желание аналитика в чистом виде. Для понимания этого желания необходимо задаться вопросом о его источниках. Видеть в желании аналитика последнюю данность, не подлежащий никакому истолкованию акт беспримесного профессионального мужества – значит совершать операцию исключения другого желания, которое могло быть в этом замешано.

При разборе этой ситуации нельзя не принимать в расчет все то, что принадлежит желанию самого Фрейда, но с делом анализа напрямую не связано, хотя и имеет его своим предметом. Речь, во-первых, идет о стремлении Фрейда посредством развиваемого им психоаналитического учения совершить интервенцию в публичную среду, поставив ее перед фактами, зачастую для нее невыносимыми, и, во-вторых, саму эту невыносимость эксплицировать, сделать предметом публичного заявления.

Желание Фрейда, как уже было сказано, настолько резко контрастирует с профессиональным желанием аналитика в его подчеркнутой независимости, что трудно не усмотреть между ними обратной зависимости. В этой зависимости пресловутая аналитическая сдержанность, отказ от активного вмешательства в психику, предстает формой компенсации, изнанкой желания любыми способами вызвать в публике максимальную тревогу, предъявив сообществу неотменимость перспективы, открытой в ходе исследования бессознательного. Вот чем является фрейдовское желание в аналитическом регистре. Подверстать его под миф о «желании аналитика», который со временем сложился в профессиональном сообществе, просто невозможно, – налицо два различных устремления.

Отмеченное различие ставит психоанализ и самих аналитиков в особое положение, действовать в котором им приходится исходя из начального расщепления, заложенного в анализ деятельностью Фрейда. Особый характер этой деятельности наиболее полно проявляется в тех случаях, где она маркирует переход между двумя адресованными аналитику требованиями, которые он волей-неволей воспринимает как совершенно различные.

Наличие этих двух требований обычно пытаются замаскировать рекламой «интегральной деятельности психоаналитика», как ее иногда называют. Суть ее состоит в тенденции к расширению полномочий аналитика: психоанализ, не сводимый к строго аналитической деятельности, становится «публичным делом». От аналитика ждут участия в интеллектуальной жизни, даже проявлений некоторой гражданской активности. Вопреки постоянным обвинениям в «безучастности и аполитичности», психоаналитики не упускают случая продемонстрировать, что дух гражданственности им не чужд. Даже когда они не принимают ни одну из сторон в политических вопросах, аура своеобразного «просвещения» из их деятельности неустранима: психоаналитики комментируют интеллектуальные события, вмешиваются в дискуссии об искусстве, разоблачают «желание власти» или то, что за него принимают.

Проблема при этом возникает вовсе не там, где подобные интервенции вступают в противоречие с собственно «аналитической позицией». Внутренний конфликт заключен в вопросе о том, чем это вовлечение обязано «желанию публичности», которое было продемонстрировано Фрейдом.

Трудность здесь состоит в отсутствии какой-либо связи, и это отсутствие невозможно скрыть указанием на то, что Фрейд также был не чужд культурной проблематике. Различие между фрейдовской публичной деятельностью и широкой вовлеченностью нынешних аналитиков в культурное производство состоит в устройстве занимаемой ими позиции. С точки зрения широкой общественности, аналитик пользуется анализом, он им владеет – неважно как, превосходно или недостаточно, в любом случае он становится адресатом требования продемонстрировать, предоставить объект своего владения. Очевидны черты типично анальной ситуации, и нет ничего удивительного в том, что аналитик то и дело стремится этот объект, свое умение, придержать, не дать ему немедленного хода и ритуально накладывает на любую свою публичную реплику несмываемую печать профессии. В результате возникает распространенный психоаналитический типаж, почти карикатурный образ.