«Ошибка 404».

Я потянулась за айфоном, попробовала зайти с него. Ничего. Думай, Вера. Номер он не оставил. Электронной почты нет. Сообщение отправить я не успела. Значит, не за что меня превращать в лягушку. Верно?

Вытащив наушники и выключив компьютер, я вернулась в кровать. И, уже засыпая, внезапно поняла, что сделаю завтра.

Я не приму эту силу.

Переезжала я с боем – мама была против до последнего.

– Это неправильно. – Стоя в дверях, она наблюдала сквозь толстые стекла очков, как я пакую вещи. – Тебе не нужно уезжать из собственного дома. Ты же там никого не знаешь!

– Вот и познакомлюсь.

Я с трудом впихнула в рюкзак ноутбук, и стало понятно, что он не застегнется.

– Как ты будешь себя содержать? У тебя же нет постоянной работы!

– Найду.

– А если заболеешь? – напирала мама, скрестив руки поверх домашнего халата. – Даже лекарства принести некому, если вдруг что. Кто о тебе позаботится?

Я снова попробовала застегнуть молнию. На первое время взяла самое необходимое: несколько безразмерных свитеров, джинсы и белье. Конечно, сборник упражнений ЕГЭ за прошлый год. И снотворное.

– Справлюсь. – Не поднимая глаз, я потащила свой нехитрый скарб в коридор.

Мама не сдавалась:

– Тебе даже вещи никто не поможет довезти!

Я выпрямилась, оглядывая два других рюкзака. С одним я ходила еще в первый класс.

– Такси вызову.

– А там как?

Я не стала говорить, что «там» – это на кладбище, где недавно освободилась комнатка бывшего сторожа.

– Вера, – настойчиво повторила мама, но голос ее звучал жалобно, – я одна тут останусь. Вот соседка наша с третьего этажа, тетя Инна, – у нее муж два года назад умер. Собачка еще светленькая, мопсик. Она одна живет. Недавно поскользнулась, руку сломала – перелом со смещением. Так она таксисту деньги платила, чтобы он ей продукты из магазина возил, больше некому было. И вот она мне звонит и говорит недавно…

Хотелось напомнить, что мама прекрасно прожила без меня три года, но я не стала. Под монотонный рассказ о том, как нелегко живется тете Инне, навесила на себя два рюкзака и двинулась к двери. В кармане джинсов пиликнул телефон. Я неуклюже вынула его. Сообщение было от Лёши.

«Что делаешь?»

«Переезжаю», – набрала я одним пальцем и уже хотела засунуть телефон обратно, но Лёша оказался быстрее.

«Помощь нужна?»

Я собралась настрочить «Нет, спасибо», но встретилась взглядом с мамой.

Ладно… Допустим.

«А ты не занят?»

Местный священник по прозвищу Лексеич вручил мне ключ заранее, так что дверь я открыла сама. Внутри пахло сыростью, от голых стен тянуло холодом, но мне комнатка показалась приветливой и уютной. Сняв с плеча самый легкий рюкзак – остальные тащил Лёша, – я огляделась. В углу стояла массивная кровать, по виду такая старая, словно на ней почивал кто-то из последних русских аристократов. Необыкновенно широкий подоконник укрывала холщовая скатерть, а само окно выходило в ночь, к могильным оградкам. Ну, к оградкам так к оградкам.

Я поискала глазами выключатель. В дверь ввалился нагруженный рюкзаками Лёша, впуская февральскую стужу.

– Вот это холодрыга! – выдал он, скидывая вещи на пол. – Как тебя вообще на кладбище занесло?

Я наконец нащупала выключатель между кроватью и дубовой тумбочкой и зажгла свет.

– Случайно.

Что-то мелькнуло в лице Лёши, но так быстро, что я не успела понять.

– Ты дикая просто. Одной жить на кладбище…

– Тут священник рядом. За стенкой.

– Ну, раз священник… – Он по-хозяйски огляделся. – Давай обмоем, что ли. Есть чайник? Чашки?

Я хотела возразить, что обмывать нечего, но Лёша решительно направился к буфету. Чашки нашлись быстро. Там же стоял алюминиевый чайник, которому по виду лет было больше, чем мне. У единственной газовой конфорки лежал коробок спичек.