–Что с вами случилось дальше?

– Все, к чему меня готовили с детства, то есть к служению, не радовало мой беспокойный дух. Из монастыря, я бежал, едва достигнув совершеннолетия. Податься мне было некуда, а тут как раз Стража набирала новичков в свои ряды, поубавившиеся после войны и мора. Так что я с шестнадцати лет на службе короля. А теперь – герцога.

– Герр Конрад, позвольте спросить, а вы обычный человек? У вас могут быть дети?

Стражник пожал плечами:

– Я отлично вижу в темноте, почти как днем, только в серых цветах. На мне заживают раны, как на собаке. Легкие раны, конечно. В храме, когда я был ребенком, мне сказали, что со временем я открою новые возможности в себе, но пока я не наблюдал их проявления… А насчет детей… Ян, прекрати меня пугать!

Ян захохотал, но, вдруг, его густые брови сдвинулись, бард вытаращил глаза, всматриваясь вперед.

– Направо. Впереди препятствие.

Конрад, сидевший у кормового весла, послушно повернул лодку вправо, а Ян своим веслом застопорил ход плоскодонки.

Речку перекрыла упавшая огромная толстая сосна, еще совсем сырая. На ветках рыжели многочисленные иголки.

Внимательно осмотрев препятствие, Ян заключил:

– Придется обносить по берегу. Странно, наверное, упало недавно. Я пару месяцев назад был в здешних местах и не помню этой сосны.

Они повернули, но вдруг Ян, с подозрением косящийся на рухнувшую лесную великаншу, прошептал:

– Стойте, господин Таер! Ради всех богов! Смотрите, она явно срублена!

Конрад посмотрел на основание сосны и увидел, что дерево действительно рухнуло под топорами. Кто-то явно решил сделать здесь отличное местечко для засады на рыбаков и путников.

– Разбойники… – проскрипел зубами Ян.

Стараясь не поднимать веслами шума, они причалили.

Конрад спустил ноги в воду, и стоя по колено в иле, привязал плоскодонку к ветке сосны. Ян зарядил арбалет.

Словно два диких камышовых кота, путники ловко взобрались на пологий склон, обогнули верхушку сосны и ползком, приминая сырую от прошедшего ливня траву, стали продвигаться к видневшемуся вдалеке краешку лесного гребешка.

Вскоре они услышали звуки человеческой речи.

Это был чей-то дружный гогот вперемешку с отборными ругательствами. Порой гогот перекрывал властный спокойный голос, очевидно принадлежавший вожаку банды. Изредка слышался чей-то скорбный плачущий голосок, дребезжащий старческой немощью.

Сцена, свидетелями которой невольно стали наши герои, была воистину бесчеловечна.

Возле старой, покрытой уродливыми наростами, березы, росшей на отшибе, стоял круг людей явно разбойничьей наружности. Все были с оружием, за спиной у каждого было по охотничьему луку.

Они стояли у березы кругом, уставив загорелые, ухмыляющиеся лица вниз, в яму, которую, надрываясь, из последних сил копал убогого вида маленький сухой старичок, с клочком бороды и длинными спутанными седыми волосами. На старческом, покрытом пятнами, сморенном, словно печеное яблоко лице, проложили дорожки слезы.

–Рой, рой, червяк! – гоготали разбойники – если там нет клада, считай, что ты труп! Понял, старый пень?

Конрад стиснул зубы. Он впервые видел, чтобы так глумились над стариком.

Дед вдруг бросил заступ, посмотрел подслеповатыми глазами на огромного, щербатого главаря, с красным от выпивки лицом, и плюнул вверх, стоя на дне уже довольно глубокой ямы, стараясь попасть в лицо разбойника. Плевок не долетел до цели и повис каплей на штанине бандита. Тот рассвирепел и вытащил из-за пояса зазубренный нож. Товарищи удержали его.

– Погоди, Кай! Этот лозоходец еще не отрыл нам клад! Пусть постарается!

– Рой, пьянь манцарская! – рявкнул главарь – если понадобиться, будешь рыть до того самого ада, в который ты веришь!