Мессалина и ее родня занимали противоположный конец спектра. Блеск имперского золота, заманивший столь многих новых городских бедняков в трущобную жизнь, позволил городской элите обустраивать свои дома с невиданной до тех пор роскошью. В 78 г. до н. э., когда Марк Лепид построил себе новый дом по необычайно роскошному на тот момент проекту, наблюдатели сошлись во мнении, что он был самым лучшим в Риме[8]. К 45 г. до н. э. – не прошло и тридцати пяти лет – он уже, как говорили, не входил в первую сотню{20}. Марка Лепида в 78 г. до н. э. критиковали за использование кроваво-красного, с пурпурными прожилками нумидийского мрамора для порогов дверных проемов; через двадцать лет, в 58 г. до н. э., миллионер Марк Эмилий Скавр украсит свой атриум колоннами из цельного блестящего черного мелийского мрамора, вознесшимися на двенадцатиметровую высоту{21}. В 40-х гг. до н. э. талантливый и упорный Мамурра, служивший главным военным инженером Цезаря во время его галльских кампаний, пошел еще дальше: он облицевал мрамором все стены сплошь, а все колонны в его доме были сделаны из цельного каррарского или каристийского камня{22}.

Если мрамор от пола до потолка, допустим, казался кому-то холодным, аляповатым или просто слишком дорогим, хватало и других вариантов убранства. Классический вариант – фрески. Огромные пейзажи по всему периметру комнат погружали зрителя в иные миры: роскошная вилла на берегу моря, или пышный итальянский сад, или даже экзотический ландшафт недавно покоренного Египта, где в волнах Нила появлялись и исчезали бегемоты, крокодилы и тростниковые лодки, а между выстроившимися вдоль его берегов храмами пировали и предавались оргиям люди. Потом мода изменилась, и на красном, охряно-желтом или лаково-черном фоне, в обрамлении тонких колонн, украшенных гирляндами лотосов в египетском стиле, стали изображать мифологические сцены. Сюжеты были часто связаны между собой неочевидными тематическими или генеалогическими нитями, демонстрируя гостям знакомство не только с новейшими модами, но и с эпосом Гомера, и с запутанной греко-римской мифологией.

Залы богатых людей, и без того блиставшие фресками или экзотическими породами мрамора, тогда, как и теперь, были заполнены коллекциями разорительно дорогих предметов античного искусства. Римляне знали, что их прославленные предки на самом деле были неотесанными головорезами, и это их раздражало. За искусством достаточно было отправиться в Грецию. В Грецию они и отправлялись. С конца III в. до н. э. римляне покупали, воровали или вымогали греческие шедевры в невероятных масштабах. Один за другим корабли, груженные бесценными мраморами, бронзами и живописными панно отправлялись из центров греческой культуры к центру римского богатства.

В городе состоятельные люди скупали и сносили целые кварталы, устраивая для себя сады наслаждений. В этих обширных городских парках, как и в своих просторных загородных владениях, удаленных от жары и грязи города, они стремились перещеголять природу, возводя горы, выкапывая пещеры, создавая искусственные реки, которые они называли «Нилом» или «Евфратом»[9]. Как раз на этой волне состязаний в садово-парковой архитектуре Лукулл разбил свой террасный парк на холме Пинций – во владениях, ради которых Мессалина впоследствии, по легенде, пойдет на убийство и в которых она потом будет убита сама.

По крайней мере на первый взгляд, Мессалина выбрала подходящее время, чтобы родиться в семье римской элиты. Однако римская аристократия все еще приходила в себя после столетия гражданских раздоров и пятидесяти лет гражданских войн, предшествовавших единовластию Августа.