Со сдавленным криком оступилась и грохнулась на пол.

– А? Что? – Женя, приподнявшись на локтях, крутила лохматой головой.

Но Ника ответить не могла – из горла вываливался лишь сиплый хрип. Она пыталась и не могла отвести взгляд от тёмного окна, из которого на неё секунду назад смотрело тонкое скуластое лицо, мертвенно-бледное, с чёрными провалами глаз и синюшными губами.

– Ты чего? Эй! – позвала Женя.

– Я… – Ника прокашлялась. – Ничего. Показалось.

– А-а, – протянула Женя и снова зарылась с головой в одеяло.

Ника поднялась, завернула свистульку обратно в бумагу и засунула поглубже в свой рюкзак. Сжав зубы и не глядя на окно, заставила себя раздеться и лечь в кровать.

Проснувшись утром, Ника первым делом удивилась тому, что всё-таки смогла уснуть. После стресса из-за несчастья с младшей сестрой развилось не только переедание, но и бессонница, так что долгое время приходилось глотать препараты. Но теперь, видимо, сказалась вчерашняя усталость.

Ника не сразу сообразила, что проснулась от того же самого навязчивого звука – свиста от глиняной игрушки, которую тогда, в суматохе трагедии так и не нашли. Хотя нет. Это другая игрушка, только звучит почему-то точно так же. И слишком близко. Прямо над ухом.

Ника рывком села на кровати. Рядом оказались две фигуры, замотанные во что-то светлое. В осенних рассветных сумерках они белели буквально в метре от кровати Ники, невысокие и задрапированные, будто стояли на коленях, склонив накрытые покрывалами головы.

– Эй, – тихо позвала Ника. – Эй. Вы кто? – Голос предательски сорвался. Фигуры не реагировали – так и стояли, не шелохнувшись.

Ника спустила ноги с кровати, осторожно встала. Колени дрогнули и подогнулись, пришлось ухватиться за подоконник. Двигаясь слабыми шажками, Ника чуть обошла фигуры и обнаружила ещё одну. На кровати, что занимала Женя, лежал некто, завёрнутый в белый саван, усыпанный разноцветными осенними листьями и сухими травами.

Ника отпрянула и боком попыталась продвинуться к двери. И вдруг тот, кто лежал на кровати, вздёрнул руку к лицу и протяжно засвистел. По телу прошла крупная дрожь, ноги окончательно ослабли, и Ника по громкий хохот повалилась на пол.

– Эй, ты чего! – заливаясь смехом, спросила Женя. Она так и сидела на полу, накрывшись простынёй. – Ну у тебя и рожа!

– Ты там не обделалась? – гоготал Гордей, тоже в простыне.

А Стася, сидя на кровати, продолжала свистеть. Ярость вскинула Нику на ноги, она рывком выхватила свистульку у взвизгнувшей подруги, но съездить по смеющемуся хорошенькому личику, увы, не смогла – руку успел перехватить Гордей.

– Ты нормальная вообще? – произнесла откуда-то Женя, уже без смеха.

– Ты чего, шуток не понимаешь? – больше не смеясь, спросила Стася.

Ника резко высвободила руку из хватки Гордея, который удивлённо заморгал – видимо, не ожидал такой прыти.

– Пошли вон отсюда. – Ника указала на дверь. Ребята, переглядываясь, мялись. – Пошли вон! – прокричала Ника что было мочи.

– Вообще-то, это и моя комната тоже. – Предложение Женя закончила уже за дверью, куда её вытолкала Ника. Гордей и Стася, перешёптываясь, вышли сами.

Ника рывками бросала по комнате простыни, оставленные ребятами, топтала их ногами, швыряла на кровати. Потом обнаружила, что всё ещё сжимала в руке свистульку. Размахнулась и грохнула игрушку о деревянную стену. Села на кровать и обхватила стриженую голову руками.

Дурацкая игрушка. Дурацкая стрижка. Дурацкий свисающий с боков жир. И все её обвиняли, только её. Не родителей, которые так хотели ещё одного ребёнка, что, когда родилась Ангелинка, постоянно оставляли малышку с Никой. У мамы, видите ли, карьера рухнет, если она продлит декрет, а отец вообще дома не бывал. Он тоже очень мечтал о ещё одном ребёнке, правда, о сыне. И, видимо, от разочарования второй дочерью сбегал из дома при каждом удобном случае. А Ника должна была сидеть с этой мелкой истеричкой, а ведь она-то не просила ни братьев, ни сестёр. Когда все сюсюкали, спрашивая, кого она хочет, братика или сестричку, она называла то крысу, то крокодильчика. Родичи в ответ посмеивались и перешёптывались. Но стоило всего раз сказать, что ей и одной неплохо, как она тут же стала неблагодарной грубиянкой.