У Путина были друзья в Штази, и он беспокоился за них: «Там работали очень разные люди, но те, кого знал я, были приличными людьми. Со многими из них я подружился, и то, что сейчас их все пинают, думаю, так же неправильно, как и то, что делала система МГБ ГДР с гражданским обществом Восточной Германии, с ее народом.

Да, наверное, были среди сотрудников МГБ и такие, которые занимались репрессиями. Я этого не видел. Не хочу сказать, что этого не было. Просто я этого лично не видел». Действительно в ГДР у него открылись глаза. Приехав в Восточную Германию, он ожидал увидеть центральноевропейскую страну середины 1980-х годов. А ситуация там напомнила ему Советский Союз тридцать дет назад: «Это была жестко тоталитарная страна по нашему образу и подобию, но 30-летней давности».

В Дрездене опасались худшего. Между русскими и немцами было разрушено доверие. Наступило безумие. Самые важные документы были отправлены в Москву. Но это было бессмысленное дело, поскольку операции были прекращены, контакты разорваны. Все остальное уничтожалось на месте. Путин и другие сотрудники начали сжигать все, что могли: списки имен, служебные записки, сметы, различные дела. Печь поглощала бумаги днем и ночью, так что в результате лопнула от нагрева. Снаружи толпа собравшаяся у отделения КГБ становилась агрессивной. Советские офицеры были готовы защищаться: «Никто не шелохнулся, чтобы нас защитить. Мы были готовы сделать это сами, в рамках договоренностей между нашими ведомствами и государствами. И свою готовность нам пришлось продемонстрировать. Это произвело необходимое впечатление».

И именно Путин пошел к возбужденной толпе. Он вышел на улицу, встал напротив митингующих. Его друзья скажут потом, что он держался настоящим начальником, чтобы спасти ситуацию. Начался разговор. Немцы были недовольны: «Что же у вас тогда машины с немецкими номерами во дворе стоят? Чем вы здесь вообще занимаетесь?» Путин ответил, что здесь находится советская военная организация, есть соглашение с правительством ГДР.

Тон собравшихся стал более агрессивным: «А вы-то кто такой? Слишком хорошо говорите по-немецки». Путин ответил быстро и разумно: «Я переводчик». Давление нарастало. Он отдал приказ вооруженной охране КГБ занять оборонительную позицию.

Нужна была поддержка Москвы, как минимум советским служащим требовались инструкции, но Москва не отвечала. Это сообщили по служебной связи после многочисленных попыток наладить контакт. Волнение толпы угасло через несколько часов. В тот вечер в сознании Путина наступил масштабный перелом. Ниточки, связывавшие его с детства с советской системой, истончались и рвались одна за другой. Началась его политическая и идеологическая трансформация: «У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет. Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич. Паралич власти».

Именно в Дрездене, при крушении ГДР и в начале распада советской системы в Восточной Европе Путин понял, что у тоталитарного советского режима нет будущего, что его страна катится в пропасть. Его супруга рассказывала, что Путин был подавлен и обеспокоен, разочарован. Десять лет спустя он рассказал одну историю, показывавшую действительное положение вещей в СССР, которое в КГБ хорошо знали: «Вот, например, мои друзья, которые работали по линии научно-технической разведки, добыли за несколько миллионов долларов информацию о важном научном открытии. Самостоятельная разработка подобного проекта обошлась бы нашей стране в миллиарды долларов». Собранные сведения были переданы в КГБ, в Москву. «Там посмотрели и сказали: “Великолепно. Суперинформация. Спасибо. Всех вас целуем. Представим к наградам”. А реализовать не смогли, даже не попытались. Технологический уровень промышленности не позволил».