– Но разве, они не арестованы? – Спросил Киф, по бокам которого были: справа адмирал Бегушкин, а слева – Геннадий Зюдкин.

– Увы! – Отвечал полицеймейстер, место которого было между судьёй и Петрухиным. – После смерти, Бартела, нам открылись имена его соучастников. Но так как они соблюдали закон нашего государства, не имея ни каких нарушений, то мы вынуждены были их отпустить, до выяснения обстоятельств, – небольшая пауза, он встал и оглядев сидящих сказал следующее, при этом повышая голос. – А я кстати предупреждал, что их следует держать в заточение до суда. Вести строгое наблюдение за всеми их родственниками. Проводить обыски во всех помещениях, где они окажутся. А теперь, где все они? Они бегут!

– Да, они бегут, – говорил Геннадий Зюдкин. – Но они бегут не от нас. Как вы уже говорили, после смерти Бартела, в столице участились убийства и похищения людей. Тот же Дон Жуан, месье Селифан…

– Да, да, – перебил Энлон Менштон, сидящий в конце стола, подле мэра. – Много учёных пропало…

– Господа, – вмешался король, подойдя к столу. – Я рад что меня окружают такие люди как вы. В большой строгости, подумайте над тем, что происходит в данный момент, в нашей стране. Прошу вас, буквально127 всё задокументировать, и предоставить все эти документы, лично мне.

Сидящие почувствовали, некое напряжение между собой.

– На сегодня это всё, – продолжал король, от чего сидящие отодвинув стулья от стала, не спеша вставали. – А вам месье, Ятом, я попрошу остаться…

*****

На улице Гвардейской возвышается десятиэтажный мраморный жилой дом. Это чудесное творение как вы уже поняли, предназначено для высокопоставленных граждан. Я не буду вдаваться в какие-либо подробности, а перейду сразу к тому что нас интересует, а именно 40-ая квартира. В данной квартире проживает нам уже известный полицеймейстер Григорий Ятом. Это пасмурное утро, которое не всем так уж и в радость, оживило нашего полицеймейстера. В нём будто пробудился юнец, который только начал самостоятельную жизнь.

– Что это ты так сияешь сегодня, не уж-то повышение ждёт нашего папеньку? – Спросила полицеймейстера его жена Марфа.

– Сегодняшний день, я не променял бы ни на какое повышение, – отвечал он. – Я словно помолодел, в моей душе проснулась юность, и я обрёл признание в воле, где тайна явью128 станет, а тьму пронзит чудесный свет…

Бум-бряк… Из рук у Марфы вылетела тарелка с кашей. Она, открыв рот, стояла и широкими глазами смотрела на своего мужа.

– Марфуша, что с тобой? – Подскочил к ней полицеймейстер.

– Ну, знаешь ли, если это не повышение на тебя так повлияло, то тьфу-тьфу-тьфу… – Как-то загадочно говорила Марфа. – А у тебя между прочем, Егорушка подрастает, как быть ему без папеньки. Ох почему я не послушала свою маменьку, – и собирая битую посуду, Марфа зарыдала.

– Ха-ха-ха-ха… – Усевшись на стул, расхохотался Григорий.

– Ах ты, плут, мерзавец и подлец. Ты воспользовался моей невинностью, а теперь решил от меня избавиться! Ну нет, я тебе этого не прощу!

Полицеймейстер ещё сильнее расхохотался, от чего ухватившись за живот, сквозь смех сказал:

– Ох, Марфуша, какая там невинность, ведь мы с тобой как двадцать лет вместе, а сыну нашему пятнадцатый год пошёл. Ох-ха-ха-ха…

И отдышавшись, и просмеявшись, продолжил говорить:

– Ты неправильно меня поняла. Да, это не из-за повышения. Просто мне сам его высочество дал личное, индивидуальное, сверхсекретное задание. А это значит, что сам король, доверяет мне и никакой успех с этим не сравниться.

– Ой, прости меня дуру, а я уж думала, что всё, надоела я тебе, – засмущавшись, извинялась Марфа.