Дикон медленно кивает и постукивает по нижней губе чубуком трубки с таким видом, словно разрешилась какая-то серьезная загадка. Потом говорит:

– Как вы думаете, насколько высоко им удалось подняться, прежде чем они повернули назад?

Зигль презрительно фыркает.

– Какая, к черту, разница?

Дикон терпеливо ждет.

Наконец немец нарушает молчание.

– Если вы думаете, что эти два глупца могли покорить вершину, выбросьте это из головы. Они исчезли из виду всего на несколько часов и не могли подняться выше пятого лагеря… возможно, шестого лагеря, если воспользовались кислородными аппаратами, оставленными в пятом… если их там вообще оставили. В чем я сомневаюсь. Во всяком случае, не выше шестого лагеря, я в этом уверен.

– Почему вы так уверены? – спрашивает Дикон рассудительным, заинтересованным тоном. Он по-прежнему постукивает по нижней губе чубуком трубки.

– Ветер, – непререкаемым тоном выносит приговор Зигль. – Холод и ветер. Он был просто непереносим на вершине гребня прямо над пятым лагерем, где я их встретил. Попытка двигаться дальше, рядом с шестым лагерем, на высоте больше восьми тысяч метров, по открытому Северо-Восточному гребню или по отвесной стене была бы равносильна самоубийству. Шанса дойти так далеко у них не было, герр Дикон. Ни одного шанса.

– Вы с большим терпением отвечали на наши вопросы, герр Зигль, – говорит Дикон. – Примите мою искреннюю благодарность. Эта информация, возможно, поможет леди Бромли успокоиться.

Зигль в ответ только усмехается. Потом смотрит на меня.

– Что вы там разглядываете, молодой человек?

– Красные флаги на той стене в отгороженном веревками углу, – признаюсь я, указывая за спину Зиглю. – И символ в белом круге на красных флагах.

Зигль пристально смотрит на меня, но его голубые глаза холодны, как лед.

– Вы знаете, что это за символ, герр Джейкоб Перри из Америки?

– Да. – В Гарварде я довольно долго изучал санскрит и культуру долины Инда. – Этот символ происходит из Индии, Тибета и некоторых других индуистских, буддистских и джайнских культур и означает «пожелание удачи», а иногда «гармонию». Кажется, на санскрите он называется свасти. Мне рассказывали, что его можно увидеть во всех древних храмах Индии.

Теперь Зигль смотрит на меня так, словно я смеюсь над ним или над чем-то, что для него священно. Дикон раскуривает трубку и поднимает на меня взгляд, но не произносит ни слова.

– В сегодняшней Deutschland, – наконец говорит Зигль, едва шевеля тонкими губами, – это свастика. – Он произносит это слово по буквам, специально для меня. – Славный символ NSDAP – Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei – Национал-социалистической немецкой рабочей партии. Она, а также человек на тех фотографиях будут спасением Германии.

У меня хорошее зрение, но я не могу разглядеть «человека на тех фотографиях». На стене под красными флагами в отгороженном углу висят две рамки с довольно маленькими снимками, а прямо в углу, футах в шести от пола, – еще один свернутый красный флаг. Мне кажется, что этот флаг такой же, как те два, которые висят на стене.

– Идем, – командует Бруно Зигль.

Все немцы, включая Гесса и бритоголового мужчину рядом с Зиглем на противоположной стороне стола, а также Бахнер, все альпинисты с нашей стороны и Дикон, продолжающий попыхивать трубкой, – встают и направляются в угол зала вслед за мной и Зиглем.

Веревка, отгораживающая этот мемориальный угол – он похож на импровизированное святилище, – оказывается обычной альпинистской веревкой толщиной в полдюйма, покрытой золотистой краской и подвешенной на двух маленьких столбиках, похожих на те, на которых метрдотели вешают бархатный шнур, перекрывая вход в шикарные рестораны.