Раньше главным храмом считался дворец. Но царь приказал, чтобы никакие жрецы не смели называть его хоромы именами своих богов. Собственно, именно Лугал-Дуку царь и лишил главной обители. Но жрецы не растерялись, и вскоре обзавелись новым храмом. И еще парочку построили в Новом Городе.

Жрецов было трое. Одного я знал – Глофа. Двое других – тоже какие-то шишки, судя по спесивому виду.

– Царь сказал, что ты придешь один, – сварливо произнес Глофа. Остальные просто пучили глаза.

– Я и сам так думал, – буркнул я, усаживаясь безо всяких приветственных поклонов и церемоний. Все равно последовательность не помню, да и не затем я пришел, чтобы жрецам почести оказывать. Ну, или их богам в их лице. Верховный жрец нахмурился. Охранники Таски замерли в дверях, а сам Яблочный пирог подался вперед, слегка поклонился, потом отвел в сторону правую руку, а левую прижал к груди, наклонил голову, опустился на колени, прополз два шага, склонился к полу, а затем снова поднялся на ноги. Когда он успел это выучить? Я за эти годы так и не удосужился… А Таска тем временем забрал у одного из охранников сумку и извлек из нее небольшой запечатанный кувшин. Судя по узорам зеленой и коричневой глазури, сделан он был в Стране Монументов.

– Это священное вино Долины Энку, – торжественно сказал Таска. – Царь повелел в знак своего особого расположения передать тебе этот сосуд, жрец. Этот напиток положено пить только особам, приближенным к богам…

– Священное вино! – воскликнул Глофа, схватив кувшин. Он прижал его к груди, словно долгожданного ребенка и принялся баюкать. А на лице при этом было такое блаженное выражение, которое я постеснялся бы демонстрировать чужим людям. Поэтому я прокашлялся. Глофа вернулся к реальности.

– Простите, каптер, – сказал он, и на лицо его снова наползла маска спеси и фанатизма. – С вашего позволения, я не буду ждать уединения, и пригублю вино прямо сейчас.

Глофа схватил со стола блестящий бронзовый нож и принялся счищать смолу с узкого горлышка кувшина. Делал он это довольно ловко, надо заметить. Двое других жрецов молча наблюдали. Я мельком глянул на Таску – тот улыбался, отчего его плоское и неприятное лицо стало еще более отталкивающим. Наконец Глофа справился с кувшином и налил густую темно-красную жидкость в золоченый бокал.

– Священное вино… – произнес он, сделав глоток. – Однако, вернемся к делам! Царь опрометчиво отказался от традиционных игр, за что боги могут разгневаться. Ведь игры не только поднимают моральный дух жителей города, но еще и…

– Мы не будем обсуждать решения царя, – прервал его я. – Давайте о деле…

Я выложил на стол свои бумаги, Глофа глянул на них мельком и снова потянулся за бокалом со священным вином. Я пододвинул бумаги поближе к нему. Он молча пролистал их, потом передал безымянному жрецу, стоявшему справа.

Не знаю, что я не люблю больше – вести переговоры со жрецами или питаться личинками. Почему-то, глядя на одухотворенные лица моих собеседников, я вспомнил, как мы заблудились в джунглях, когда гонялись за Його-Його, повелителем народа йо. Неудачно попали, все съестное куда-то попряталось, и тогда наш проводник отколупнул ножом кусок сгнившего дерева. А там целый шевелящийся ковер съедобных и питательных личинок. Вспоминать не хочется… Вот и сейчас схожее ощущение. Эти храмовники предлагали много, только брать противно. Впрочем, что поделаешь…

В какой-то момент я заметил, что Глофа стал терять нить разговора и отвлекаться. Взгляд его замирал, на губах вдруг начинала играть дурацкая улыбка, а голова принималась странно подергиваться. Судя по переглядываниям двух других жрецов, поведение для Глофы совершенно несвойственное. Вино? Я взглянул на Таску. Тот внимательно следил за верховным жрецом. Вонючее гиенье дерьмо!