– Не, не, не!

– Да, да, да! И не желаешь признавать его в себе!

– Вот еще! – возмутился Стас, сдвинув брови в неминуемой встрече. – Пускай вот этот импрессионист сам меня признает!

– Справедливо, – отметила Анна, вновь раскрывая перед собой тысячу парсеков. – Хитрец.

Проехав в полнейшем безмолвии, нарушаемом лишь шуршанием переворачиваемых страниц журнала, Стас гмыкнул и его рука потянулась к рукоятке радиоприемника. Обхватив регулятор частот пальцами, он принялся крутить им туда-сюда и напевать себе под нос всеразличные мелодии, какие только ему приходили на ум.

– Ну включай, включай уже скорее его! – произнесла Аня, звонко рассмеявшись и откинула любимый журнал на заднее сиденье.

– О да, детка! – весело отозвался Стас, включая радио. – Иди к папочке! Старый добрый рок-н-ролл! Скидыщ!

Весело барабаня по рулю пальцами в такт музыке, Стас позволил себе немного прибавить скорости. Взглянув на часы, лишний раз убедившись, что они успевают к часу приема, он откинулся на спинку сиденья.

– У тебя хорошее настроение, – заметила Анна, чуть приоткрыв окно и высунув в него свой курносый нос, вдыхая чистейший осенний воздух, что струился сквозь щелку.

– А когда оно было плохим?

– Когда ты наступил на свой натюрморт, – напомнила Аня, весело хихикнув.

Стас нахмурился, вспоминая тот чудной эпизод из своей жизни. Точнее говоря: самый чудной эпизод из всех его чудных эпизодов.

– Аа, ты про это то? Это уж точно. Да не наступи на холст я – так это непременно сделал бы кто-нибудь другой!

– Ха-ха! Например, Валентин Ниткин!

Стас наградил свою жену удивленно-нахмуренным выражением лица, при этом смешно задрав одну бровь. У него это всегда выходило крайне выразительно. Аня частенько подшучивала над ним, якобы он упражняется перед зеркалом в мимическом искусстве. В итоге ей однажды якобы удалось уличить его в этом.

– Слушай, – ответил Стас, смотря то на Аню, то на дорогу. Лица при этом он не терял. – Я тебе не перестаю поражаться, вот клянусь. Твоя память – это поистине своей – горькая реинкарнация.

– Глазами Пешкова гляжу я на тебя и диву дивлюсь, – произнесла Аня, изображая прядью своих густых волос, черные усы под носом.

На горизонте замаячили очертания исполинского здания Министерства. Оно находилось на окраине города и размеры занимаемой им площади превосходили даже некоторые его отдельные районы. По виду это было ничем не примечательное здание (не считая его размеров): кубический монолит с редкими маленькими окнами. Архитектурный гений раскрывался внутри этого здания. Естественная вентиляционная система действовала по принципу муравейника. Здание буквально дышало, давая своим обитателям чистый воздух и поддерживая приятную прохладу совершенно естественным образом.

– Там разве что лампочек не хватает, – после затянувшейся паузы, произнес Стас, поглядывая в сторону их пункта назначения. – Так-то вот.

– Что, так-то вот? – спросила Аня, глядя в ту же сторону. – Слушай, Стасямба?

Стас не очень-то любил, когда она его так называла, но со временем, ему удалось удалить весь заряд этого сочетания букв и он относился к этому совершенно хладнокровно. Тем более, подобное из нее вылетало крайне редко.

– Чего тебе, трынделка?

– А кем бы ты хотел стать в прошлой жизни? – произнесла Анна, награждая своим вдумчивым взглядом теперь уже загустевшее серое небо.

Стас задумался. Затем посмотрел на свою жену, как бы лишний раз убеждаясь в ее намерениях получить ответ на вопрос и, убедившись в серьезности ее вопроса, вернулся к размышлениям над сказанным.

– Скрипкой Паганини! – совершенно неожиданно, даже для самого себя, выпалил Стас.