Однажды, почувствовав от меня запах сигарет, он отвесил мне добротного леща и произнёс:

– Ещё раз… Ну, ты меня понял.

С ним было трудно не согласиться.

В очередной раз, когда возвращался домой, я зажёвывал чем только мог, растерев при этом руки пахучей полынью.

Отца было сложно обмануть, он был против курения, хотя сам, естественно, курил.

Когда моя мама сдавала на права, батя, почувствовав себя гонщиком, разбил её новенький учебный «Иж-Комби», врезавшись в берёзу и своротив машине полморды. Прав у него, конечно, не было, так же как страха и чувства габаритов. Просто решил прокатить жену. Ну и прокатил. Потом отдавал за разбитую машину ползарплаты. Они с мамой ещё долго ругались.

Отец любил тяжёлую музыку. Однажды он был на концерте группы Metallica в Тушино. Он рассказывал, что ему чуть не проломили голову в массовой драке, летали бутылки, дубинки и омоновцы.

Он на кулаках отжимался от пола, не любил водку, но по праздникам мог себе позволить. К нему иногда приходил его друг дядя Женя, страстный ценитель водки и меломан. Он считал себя рокером, они с отцом слушали пластинки. Дядя Женя любил группу Deep Purple.

– Смок он зе во-отер, энд фая ин зе ска-ай!!! – завывал Женя, отбивая пьяную рок-чечётку.

Когда он однажды напился вдрызг, отец отнёс его на мою новую кровать.

– Ты сегодня на кресле! – сказал мне он.

Забыв, где находится туалет, Женя, естественно, мою кровать обоссал. Притом он это сделал с такой охотой, что сам чуть не уплыл.

– Юр, ну ей-богу, приснилось, как будто в море по пояс зашёл, а вот выйти не смог, – оправдывался он утром перед отцом.

– Я тебе, блять, дам море! – Отец смотрел на него суровым взглядом, выкидывая на балкон проссанный матрас, который потом так и не высох и его пришлось выкинуть.

И даже когда я не знал математики, сидя за новеньким письменным столом в нашей общаге и получая от отца подзатыльники за нерешённые примеры и двойки, я его очень любил.

Летело время, я рос. Уже будучи подростком, я решил с другом прокатиться в деревню. Это был конец августа. Мы жили у его бабушки, пили деревенский самогон, катались на лошадях и дрались с местными татарами из соседней деревни. Чтобы не мешать окружающим, мы разбили большую палатку и привели туда Нелю и Наташу.

Девушки были с опытом и старше нас на пару лет. Поэтому Наташа, недолго думая, уложила меня на лопатки и стала решительно стягивать штаны. Я, сопротивляясь, надевал штаны обратно.

– Ты чё делаешь? – спросил я у неё.

– Ну, сейчас ты запомнишь тамбовских баб, – сказала она, задрав длинную юбку. Я увидел загорелые красивые ноги.

У друга было всё иначе…

– Нель, у меня не стоит! Ну видишь, ну не стоит же, – сказал он раздосадованно и вышел из палатки, надевая шорты.

Неля была голой и мрачной.

Когда мои бурные каникулы с распитием напитков и лишением девственности закончились, я чёрный, как смола, летел в поезде, трясясь от нетерпения поделиться новостями, накормить друзей байками и попить с ними пива.

На пороге меня встретила мама. Я с сумками залетел в дом и увидел на столе портрет отца с лентой и его документы.

– Сын, нашего папы больше нет, – сказала мама, посмотрела на меня и заплакала.

Я вошёл в другую комнату. На больших полках лежали его пластинки. Старый проигрыватель был с отпечатками его пальцев, как будто он только что прикасался к нему.

Это лето выдалось сложным для отца, я не понимал тогда почему. Он поехал в отпуск к моей бабушке, к своей маме.

Однажды, перемахнув через балкон (батя был крепкий, а бабушка жила на втором этаже), он пошёл в яблоневый сад, который находился недалеко от нашего дома. Было начало августа… Стянув с брюк свой ремень, он взобрался на одну из яблонь. Завязав плотный, хороший узел на другой стороне ремня и обмотав им свою шею, он присел.