Мертвые цветы Дядя Слава

– Ой, Вик, ничего эти мужики не понимают, – мечтательно и тяжело вздохнув, Лера встала со стула и направилась к холодильнику. – Торт будешь? Со вчерашнего дня остался.

– Да не, я на диете, – ответила девушке подруга и сделала глоток уже успевшего остыть чая. – Так что там у тебя с этим, как его…

– С Колей? С Колей ничего, мы разошлись, я же тебе говорила. Ой, он вообще такой придурок, что лучше его не вспоминать.

– Да нет, про Колю я помню, этот твой, новый, с работы.

– А, Рома, – Лера мечтательно прикусила губу и закатила глаза. – Все по плану идет. Сейчас мы с ним немного общаемся, он меня иногда подвозит… Скоро он меня куда-нибудь позовет, я сначала немного поломаюсь, а потом как бы нехотя соглашусь. Я уже чувствую, как поймала его, – девушка изобразила кошачью лапу и театрально рыкнула.

– Везет, – вздохнула Вика и опустила взгляд в чашку.

– Ты еще с этим Сашкой мучаешься? Давно уже было пора найти себе кого-нибудь другого, господи. Ты ж девка ого-го, за тобой, блин, толпы бегать могут, а ты втрескалась в какого-то козла, который на тебя даже внимания не обращает, и тратишь на страдания свои лучшие годы.

– Ничего ты, Лера, не понимаешь… Да и он сейчас не абы кто, его много кто знает, он такой… такой… – Вика не находила слов, а глаза ее наполнялись торжественным сиянием.

Лера закатила глаза, вздохнула и присела на диван рядом с подругой.

– Не переживай ты так. Все будет хорошо, я тебе обещаю, – Лера чмокнула Вику в щеку и повторила, – Может, все-таки по тортику?

– Давай. Дай-то бог, чтоб было хорошо…

***

Этот день не складывался с самого утра. Обычно я всегда встаю чуть за полдень, потому что спешить мне некуда, но сегодня я вскочил в восемь часов утра и полчаса бродил по комнате взад-вперед, размышляя о том, зачем я, собственно, встал. Ответ на этот вопрос витал в воздухе и казалось, что я вот-вот смогу его поймать, но с каждым разом, с каждой новой попыткой он отдалялся, чтобы приблизиться вновь, но так и не собираясь быть пойманным. В конце концов, я решил, что так, видимо, угодно провидению, поэтому самым грамотным решением в этой ситуации будет просто пойти на кухню и чем-нибудь перекусить.

Когда я уже отдирал пригоревшую яичницу от сковородки, напевая мотив популярной некогда песни, в квартиру, будто ураган, ворвался Влад.

– Дружище, Санечек ты мой дорогой, этот день разделит нашу жизнь на «до» и «после», – Влад вальяжно растянулся на диване и закурил. Один только его вид говорил о том, что сегодня он в ударе и готов даже ограбить самые надежные банки мира за несколько часов.

Мы знаем друг друга не так давно, всего пять или шесть лет, я точно не помню. Влад появился в моей жизни очень неожиданно. Тогда я сходил с ума от одиночества, хотя в те времена я уже всегда был душой компании. В тот день я один сидел в беседке во дворе и пытался закончить очередную бездарную, как мне тогда казалось, строфу. Он подсел ко мне, не спросив разрешения и даже не пытаясь познакомиться, хотя я готов дать руку на отсечение, что мы виделись впервые!

– Чьи стихи? – задорно спросил он, тыкая пальцем мне в лист, больше похожий на кусок использованной туалетной бумаги.

– Мои. Слушай, валил бы ты…

– Спокойно, – Влад раскинулся так же вальяжно, как сейчас сидел у меня на кухне и закурил. – Я просто давно тебя видел и хотел познакомиться. Ходят слухи, что ты стихи пишешь, а я поэзию очень уважаю.

Уже тогда меня это удивило, ведь о моем увлечении никто не знал – я тщательно скрывал это, потому что все мои творения при прочтении на свежую голову вызывали у меня только приступы рвоты, острую боль в глазах и обжигающий все внутренности стыд.

– Да разве можно это стихами назвать?

– Можно.

С тех пор мы были не разлей вода и постоянно зависали вместе во дворах, подъездах, на квартире у меня или у него. В целом же он был довольно нелюдим, и я искренне не понимал, как он вообще мог узнать про меня какие-то слухи, если выходил из дома только до ближайшего продуктового. В общем, персонажем он был странным, чем мы и были похожи, из-за чего, собственно говоря, и стали дружить.

И вот, теперь этот субъект, уже изрядно постаревший и отпустивший длинную могучую бороду, курил у меня на кухне и заявлял о чем-то так, будто это действительно дело всей нашей жизни.

– Что такое? – прокашлялся я, присаживаясь на табуретку и закуривая.

– Издатель готов к диалогу и встреча назначена на завтра. Завтра мы идем договариваться за выпуск полного собрания твоих сочинений! Ты представляешь, что это значит?

– Нет, – честно ответил я и улыбнулся. В выражении лица Влада читалось полнейшее разочарование.

– Ну ты и дурак! Это значит, что тебя знают, что тебя любят, что ты скоро станешь таким же великим, как Пушкин, Жуковский, Есенин и все-все-все прочие! Тебя, может, даже будут проходить как классика в школах, лет эдак через пятьдесят. Это значит, что скоро ты сможешь не жарить себе яичницу по утрам, а завтракать в дорогих заведениях!

– Честно говоря, мне как-то больше по душе в кабаках выступать, – я сильно мялся, говоря это, ведь Влад всегда пытался добиться максимальных результатов с моими работами.

– Ты совсем что ли с ума сошел? – мой товарищ перешел на повышенные тона. – Ты представляешь, сколько мы выручим, если это зайдет народу? А оно ведь зайдет, и ты прекрасно знаешь об этом! И не думай даже отказываться, – он погрозил мне пальцем. – Этот сборник того стоит, это твои труды, блять!

Тяжело находиться под гнетом такого товарища.

Позавтракав яичницей и выпив чашку кофе, я подумал, что дела все-таки пошли в гору. Ведь действительно, издать полное собрание сочинений – неебически круто!

Я закурил и позволил себе закинуть ноги на стол, в то время как Влад что-то писал в своем ноутбуке. С каждой новой затяжкой мне было все приятнее и приятнее осознавать утреннюю новость. Создавалось ощущение всемогущества, будто я в одно утро выебал весь этот мир. Но одна маленькая деталь все же не давала покоя и терзала изнутри, мешая полностью насладиться моментом и самим собой. Эта мелочь отвлекала от радостных мыслей и постепенно завоевывала пространство внутри головы и тела обратно, разрушая радость и высасывая счастье, будто целый полк дементоров.

Я тяжело вздохнул и взял в руки телефон.

– Привет).

Я вздохнул еще раз и отложил смартфон обратно на столешницу.

– Опять ей пишешь? – поинтересовался Влад. – Завязывал бы. Давно уже пора найти себе другую, тем более, что такому, как ты, это вовсе не сложно.

– Да ну тебя, – обиженно ответил я другу. – Ничего ты не понимаешь. Я ведь только из-за нее и пишу эти стихи.

– Ну да, ну да, слышали мы эти истории лет сто назад. Володя Маяковский, Лиличка Брик. И что он, Вовка, хорошо закончил-то? – Влад посмотрел на меня исподлобья. Выглядел он достаточно раздраженным, хотя понять его можно было.

– Да какая разница, – отмахнулся рукой я. – В этой жизни умереть не сложно, сделать жизнь – значительно трудней.

– А ты считаешь, что сделал жизнь? – он хитро прищурился.

– Ничего я не считаю.

– К чему ты вообще это сказал? – мой друг широко улыбнулся.

– Не знаю, – огрызнулся я и снова взял в руки телефон.

– Привет. Чего пишешь?

Сердце немного подпрыгнуло, а я задумался, будто собирался не просто ответить на сообщение, а выступать на важной политической пресс-конференции перед всем населением Земли.

– Не хочешь сегодня прогуляться вечером?

Выдохнул, отложил телефон в сторону экраном вниз.

– Долго не гуляй, завтра важная встреча, – не отрываясь от ноутбука, сказал мне друг. И откуда только он постоянно все знает?

– Ты – это я, – улыбнулся он мне. – Шучу. Ну алло, мы с тобой дружим уже хер знает сколько лет, я давно научился понимать тебя и без слов.

– Во сколько и где?

– Я встречу тебя у твоего подъезда в восемь.

– Хорошо.

Щеки залил обжигающий румянец. Я чувствовал себя первоклассником, наконец-то осмелившимся понести тяжеленный рюкзак девочки, которая нравится тебе вот уже целых полгода. Правда, моя девочка давно уже большая, рюкзак ее сменился на сумочку, а полгода превратились в долгие и мучительные годы…

Да мы, собственно, и одноклассниками-то не были – Она жила в соседнем дворе, и в школы мы ходили тоже в соседние. Часто уроки кончались одинаково и мы пересекались. Она младше меня на год, но уже тогда, когда ей было тринадцать лет, она пленяла всех своей красотой и характером. Я не годился ей даже в подметки: нелепый подросток с неаккуратными волосами, с которых всегда сыпется перхоть, непропорциональное тело, вечный дурной запах, ставший моим верным спутником, не желавшим меня покидать в течение всего пубертатного периода, плюющий на все попытки выгнать его, будто надоедливого гостя.

Но как-то так получилось, что все же я смог с ней заговорить. Это стоило мне огромных моральных и физических сил – я продумывал все варианты диалога несколько дней и ночей перед тем, как начать его в действительности. Это очень изматывало меня и, к слову, было абсолютно бесполезно, потому что она сразу же отклонилась от всех просчитанных мною вариантов.

Тем не менее, я подошел к этому дню основательно. С вечера я погладил самую лучшую свою рубашку, вымылся так, что даже стерильное оборудование в дорогущих платных клиниках могло позавидовать моей чистоте. Волосы были максимально тщательно вымыты и расчесаны, заснул я рано, чтобы точно быть выспавшимся и отдохнувшим в самый важный для меня день.