– А не далеко ли ты, дедуля, от Витано поселился? – поинтересовался Винсент и подмигнул спутникам.

– В самый раз, – отозвался старик. – Я в этом вечном городе всю жизнь прожил. Детей, внуков вырастил, старуху свою схоронил. И все среди домов этих, небо скребущих, за которыми солнца днем не видать. Так глаза б мои того Витано не видели. А здесь простор. Там ночью под ноги сплюнешь, кому-нибудь на ботинок попадешь, а здесь «ау!» кричать можно, не докричишься.

– Это ты потому через лес один идти побоялся? – снова поддел рыжий.

Старик приостановился, посмотрел на Винсента с прищуром.

– Что смотришь, дедуля? Нравлюсь?

– Говорливый больно, – покачал головой дед и пошел дальше.

Старика они повстречали на опушке леса. Дед сам навязался в попутчики, рассказав, что живет по ту сторону лесочка, домой возвращается с дальнего базара, а одному через лес идти боязно, так как люди и нелюди здесь всякие шляются. Старик шаркал небыстро и сильно их тормозил, с другой стороны, они не очень-то торопились, потому сговорились баш на баш. Они берут деда с собой, ведут его до дома через лесочек, а тот пускает их на постой на день-другой.

Старик был невысок, сухощав с проницательными глазками и клочковатой бородой. Звали его Рангай. Только вот «лесочек» в понимании Рангая оказался понятием весьма растяжимым, шли они уже несколько часов, а деревья не редели, только становились гуще.

«А вдруг как дед сам бандит, – невольно подумалось Пантору, – заведет в чащу, а там головотяпы. И хорошо еще если просто разуют до исподнего, а то ведь могут и по темени дать».

Пантор невольно поежился и украдкой свел пальцы, будто проверяя, не оставила ли его магическая сила. Кончики пальцев привычно закололо, словно на них зарождалась крохотная шаровая молния, и ученик мага поспешно убрал руку в карман.

– Тут разное бывает, – снова заговорил Рангай. – В деревнях-то какой-никакой порядок, а в лесу и разбой случается и вообще всякое. В прежние времена такого не было. Пока Витано сам по себе стоял, в нем порядок был. Спокой и безопасность.

– Так чего ж ты из Витано сбежал? – не приминул уличить Винсент. – Если там так хорошо было, там бы и сидел.

Старик снова скосил глаза на рыжего:

– Я бы и сидел, кабы там порядок был. А его ж теперь нигде нету. Смерти я не боюсь, мне один хрен помирать скоро. Так лучше я на просторе поживу, глаз широтой видов порадую, пока не помер. Э, да что я с тобой говорю. Это вот он меня понимает. – Старик кивнул на шагающего впереди Орландо. – А ты – балаболка пустая.

Пантор тихонько ухмыльнулся, глядя на то, как скривился рыжий приятель.

– Чего это ты взял, старая борода, что он тебя понимает?

– Он умнее выглядит, – поделился наблюдением Рангай. – Молчит. А ты трещишь без умолку, пустобрешина.

– Откуда тебе знать, – парировал Винсент, – он мертвяк, может, у него мозги скисли, вот он и молчит.

Орландо недобро скосился на рыжего, хмыкнул.

– Это у тебя мозги скисли, – приложил старик, – вот ты и мелешь невесть чего.

Он остановился, указал рукой куда-то в сторону.

– Вон тама, говорят, одного такого наказали. Тоже трындел много и не того, что надо. Так его поймали и повесили.

– Прям живого за шею? – усмехнулся Винсент страшной байке.

– Прямо мертвого за ноги. Глаза, говорят, завязали, рот заткнули.

– Зачем? – не понял внимательно слушавший историю Пантор.

– Как зачем? Чтоб висел, ничего не видя и ничего не чувствуя, и думал, что стоит про правителя говорить, а чего не стоит. И всяким прочим, которые мимо проезжают в назидание. Для ума. Умные не болтают, они рот открывают редко и по делу.

Последняя фраза была адресована персонально Винсенту, но тот уже оправился от сиюминутной растерянности и снова куражился в обычной своей манере.