На проплывавших мимо одна за другой станциях почти никто не входил. Как, впрочем, это было всегда во время таких её поездок, что тоже добавляло последним прелести.

Так Оксана и не заметила, как получилось у неё управиться с булочками и соком. Освободившиеся руки теперь можно было засунуть в карманы. А самой… Самой можно было и немного подремать. А что? В метро это вполне приемлемо. Тот, кто пользуется подземкой, знает, что в поездах там вообще довольно часто можно увидеть дремлющих людей.

* * *

Когда Оксана вернулась домой, времени было уже что-то около десяти. Её катание под землёй сегодня завершилась позднее обычного, вечер был уже в самом разгаре. Славик звонил уже несчётное количество раз.

В тот вечер они с ним планировали пойти в ночной клуб, где тусило много их друзей и приятелей. Поэтому было неудивительно, что он Оксану уже «потерял». Ей же, после прогулки по метро, в тот вечер гулять со своим парнем расхотелось напрочь. Ещё днём, в школе, она почему-то очень сильно устала, и ближе к ночи эта усталость навалилась на неё просто невыносимой тяжестью. А тут ещё, – одно к одному, – и настроение упало ниже не бывает. Какие уж тут прогулки!

Уже подходя к своему дому, Оксана, наконец, ответила на всё не прекращавшиеся звонки Славика, сказав ему, что сегодня никуда не пойдёт. Хорошо что у него был такой характер, что долго объяснять ничего не пришлось. «Не смогу», и всё. Сразу всё понял и расспросами да уговорами почти не доставал. И вскоре Оксана уже поднималась в лифте домой, собираясь весь сегодняшний вечер целиком посвятить себе и своей маме.

Оказавшаяся в квартире у входной двери тётя Лина только-то и спросила, как бывало частенько, когда Оксана, вернувшись домой с прогулки, натыкалась на неё в прихожей:

– Явилась?

«А ты бы хотела, чтобы нет!» – зло огрызнулась ей в ответ в своих мыслях Оксана, повесив на крючок ключ и снимая дублёнку.

С переездом тётушки со своим семейством в их с мамой квартиру в Оксаниной жизни так много изменилось. Даже такая, казалось бы, мелочь, как то, куда ей вешать свою дублёнку, стала жёстко и «справедливо» регламентироваться тётушкой. «Нечего грязную шубу в комнату таскать!» – вот что было вердиктом в их недолгом обсуждении этого вопроса, затеянном, кстати сказать, Оксаниным «любимым» двоюродным братом Жориком. И теперь ещё почти новую – она хоть и носила её второй год, однако, отлично сохранила, – и красивую дублёнку Оксане приходилось вешать в прихожей, в один шкаф с потёртыми и замусоленными пуховиками тёти Лины и дяди Павлика, в которых они ездили на работу. А Жорик-то свою куртку держал в шкафу в комнате, и никто ему ничего не говорил. Оксана попробовала только разок что-то по этому поводу сказать, так тётя ей такую отповедь «пропела», да таким «нежным голоском», что у Оксаны пропало всякое желание это обсуждать.

Помыв руки в ванной, Оксана направилась на кухню. Несмотря на съеденные в метро булочки ей ужасно хотелось кушать, и в душе у неё теплилась слабенькая надежда отыскать там что-нибудь съедобное. Войдя, она увидела в раковине, как, впрочем, там это было всегда к её приходу домой после вечерней прогулки, целую гору грязной посуды, при том, что на не вытертом столе не было оставлено ни крошки съестного. Пошарив по стоявшим на плите кастрюле и сковороде, в которых, конечно же, тоже не оказалось ничего съедобного, Оксана с грустью опустилась на стул.

А мама что-нибудь кушала? Увидев среди грязной посуды мамину тарелку, Оксана хоть на этот счёт успокоилась. Она прекрасно знала, что из тарелки мамы никто из Кротовых есть ни за что бы не стал, а значит, мама поужинала.