– Чего тут не понять, задницу ты себе прикрыть хочешь, – хмуро заявил Никита.

– Помочь вам, – с нажимом скорректировал сие заявление директор погоста. – Но могу и передумать.

– Нет-нет, идемте! – порывисто сказала Олеська.

Я слышала, как их обувь вдавливается в землю, приминает траву, и сиротливо думала только об одном: гроб-то скинуть обратно они забыли. Да и неплохо б обратно его закопать. Ну сестренка, ну удружила!

В подземной гостиной я маялась около часа. Без гроба не спалось, да и одолевали мрачные мысли о том, что сейчас будет. Я проявила ужасную неосторожность, и те, кого любила, стали моими врагами. Если они сейчас каждый день начнут ко мне в гости ходить, то надолго меня не хватит. Я сегодня чуть инфаркт не заработала от такого шока. Шутка ли – сплю в гробике, никого себе не трогаю, а тут бац! – и солнышко в лицо, цветочки, м-мать их…

Потом пришел директор.

– Леди, вы тут? – вежливо спросил он.

Я промолчала, наученная горьким опытом.

– Леди, меня опасаться вам не следует, – мягко сказал он. – С сестрой вопрос улажен, про ваш ночной визит она больше не помнит. Ложитесь и спите спокойно. Я кладу в гроб банку с мазью, ей вам следует густо обмазать пораженные участки кожи. В бутылочке напиток, который придаст вам силы. В ближайшее время я посещу вас ночью и мы побеседуем.

– Ладно, – помолчав, буркнула я.

– Только больше ни к кому в гости не ходите, – вздохнул мужчина.

Гроб глухо шмякнулся в могилу, а сверху на нее посыпалась земля. Работал лопатой директор быстро, и вскоре надежный двухметровый заслон укрыл меня от солнца.

Кряхтя и постанывая, я забралась в уютный и родной гроб, не раздумывая намазалась мазью, и тут же почувствовала, как пропала боль.

«Какой чудесный презент от администрации», – с благодарностью подумала я и потянулась за бутылочкой. Вкуса напитка не почувствовала, но эффект был поразительным. Я словно выпила живой воды. Мертвая кровь заструилась по венам, глухо, неуверенно, стукнуло сердце, ледяная кожа разгладилась и согрелась.

«С дядей надо подружиться», – поняла я, повернулась на бок и наконец-то уснула.

Паскудный день.

«Не обещайте деве мертвой

любовь и счастье на земле»

Одна песенка

Ведьмина избушка оказалась в центре города. Посмотрев на элитный жилкомплекс, огороженный кованой решеткой с видеокамерами по периметру, Олеся достала из кармана бумажку и сверилась. Кирова, 10 – было написано на ней. Тот же адрес красовался на табличке поверх ворот.

«Ничего себе ведьмы живут», – решила Олеся.

Прасковья, к которой ее послала знакомая, выглядела нормальной ведьмой. Жила в избушке на краю города, на голове ее красовался темный платок, а в глазах на изрезанном морщинами лице тускло светилась мудрость. В избе у нее пахло ладаном, сожженными свечами и развешанными повсюду сушеными травами.

Знакомая говорила, что Прасковья чудеса творит, вот и пошла Олеся к ней с фотографией умершей сестры, чтобы та сказала, что за чертовщина творится. Олеську терзали противоречивые чувства. С одной стороны – она своими глазами видела, что в гробу лежит достаточно живая сестра. Вроде руку протяни да поздоровайся, спроси о здоровье да к сердцу прижми.

А с другой – Олеська была не идиоткой и понимала – сестра мертва, и это бесповоротно. Помучавшись пару дней после происшествия на кладбище, она пошла по ведьмам в надежде, что они расскажут ей, как быть, чего опасаться, и чего ждать. Она, Олеська, в вопросах общения с мертвыми невежественна как осленок, а вот они знают все про это.

Так Олеська думала, когда шла к бабке Прасковье. Вскоре она поняла, что слегка ошиблась – ведьма, едва взглянув на фото Алёны, изменилась в лице и тут же мелко закрестилась. Сказала «Свят-свят-свят», и отказала в помощи. Олеська сразу смекнула, что бабка явно знает, что случилось с ее умершей сестрой, и потому не пожалела слез и мольб. Бабка молчала, и только когда девушка упала на колени и стала молить Христом-Богом, тяжко вздохнула и сухо прошепелявила: