Сможет ли моя душа исцелиться со временем? Восстановится ли она? Засну ли я спокойно хоть раз? Доживу ли до того знаменательного дня, когда человечество одержит над Капсулой верх?

Я бросила рюкзак на пол. На этом самом месте когда-то стояла моя любимая китайская ваза, которую мама подарила на мой день рождения два года назад. Такие дорого стоят и отлично дополняют интерьер. Однако, в день смерти мамы, ваза разбилась вместе с моим сердцем, потому что я запустила ею в стену.

А потом еще час просидела над ее осколками, оплакивая еще и вазу.

В приступе я часто разрушала что-то очень важное, потому что не до конца контролировала себя.

Стоило мне услышать звук, с которым осколки вазы посыпались на пол, как я сразу осознала свою ошибку и успокоилась. Однако, на смену моему отчаянию, накатила новая волна слез. Эта ваза действительно была очень дорога мне и моему сердцу. Она напоминала о маме. Но, разбитая, она уже напоминала мою душу.

Моя комната была яркой и уютной. Самая настоящая комната девочки-подростка. Над столом на белой стене висели вырезки фотографий моих кумиров из журналов, в шкафу лежала куча книг, почти всегда играла любимая музыка. Кроме того, сразу можно было понять, чем эта самая девочка увлекалась: на стенах висели мои рисунки, в углу стоял деревянный мольберт, в ящиках, в беспорядке лежала гуашь, пастель, акварель, уголь.

Когда мама умерла, я сорвала все плакаты и выбросила приятные безделушки, которые придавали комнате насыщенность и поднимали мне настроение. Я едва подавила желание смять свои рисунки. Меня остановил только мамин голос в голове: «мне нравятся эти картины». Я вспомнила, как озарилось ее лицо, когда она впервые увидела каждую из них, вспомнила, с каким восторгом и гордостью за свою дочь она их разглядывала, а после бегала по магазинам в поисках красивых рамок для них.

Разумеется, я не посмела выбросить картины.

Даже сейчас мама по-прежнему была со мной и не переставала давать советы.

Я жмурилась и утирала глаза, стараясь немедленно отгородиться от воспоминаний. Из оцепенения меня вывел кот, вовремя пришедший на помощь: Симба ласково терся о мои ноги, оставляя свою шерсть на темных джинсах.

Я наклонилась и расстегнула разбухший рюкзак: из него немедленно вывалились пакеты «Ориджина». Симба одобрительно мяукнул, когда я взяла один и пошла с ним на кухню, и преследовал меня до самого конца, пока я не наложила гранулы в его миску.

Я прошла мимо комнаты Шона и заглянула к нему – братик до сих пор сладко спал. Одеялко на нем вздымалось по мере того, как он дышал. Окно почему-то было открыто, а рядом, на подоконнике лежали его игрушечные динозавры.

Шон был главным фанатом динозавров в Большом Яблоке: он мечтал стать палеонтологом, у него была огромная коллекция моделей, книг и он уже тысячу раз пересмотрел «Прогулки с динозаврами» и «Парк юрского периода».

Я подошла к окну. Ветерок приятно заиграл моими волосами, когда я высунулась наружу. На секунду мне показалось, что внизу мелькнуло какое-то движение, но крикнув: «кто там?», будто кто-то мне ответил бы, и не удостоившись ответа, я закрыла окно на защелку.

Зевнув, я отправилась обратно в свою комнату. Кот накормлен, окно закрыто. Можно расслабиться.

Я рухнула на кровать и перевернулась на бок. Недолго посмотрев на потолок, я задремала.

Совесть мучает обычно тех, кто не виноват.

Эрих Мария Ремарк

Следом за Оливией пальбу по зомби открыли и мы. Кто-то просто бездумно стрелял куда попало, как Зед, например, кто-то – целился и спускал курок, как я и Сьюзан, но у толстяка Боба мужества хватало только на то, чтобы спрятаться за спиной сорокалетнего Патрика.