Когда часы пробили полночь, мужчины достали хлопушки, раздался грохот, женщины же бросали вверх ленты и серпантин. Было чудесно!

Потом все снова стали разбредаться по гостиной и собираться в небольшие компании по два-три человека. И в этот момент я неожиданно оказалась в компании Дика Дженссена.

– Великолепный вечер, не правда ли, мистер Дженссен? – спросила я, не смея взглянуть в его манящие глаза.

– О, да! Когда Гарри сказал, что на ужине надо будет развлечь его сестер, он, конечно, забыл упомянуть о незамужней кузине и ее подругах. Но мне кажется, я с честью вышел из положения, как Вы считаете, мисс Уороби?

От звука его голоса настолько близко, у меня едва не подкосились колени.

– Вы сделали этот вечер незабываемым, – ответила я и тут же мысленно отругала себя за прозвучавшую двусмысленность.

– Вы находите? – Дик улыбнулся. – Послезавтра я уезжаю домой в Шотландию, скорее всего мне придется пробыть там до конца будущего лета. Но я хотел бы спросить Вас, мисс Уороби.

– О чем? – удивилась я.

– Разрешите мне написать Вам?

Мне показалось, что сверху на меня вылился ушат воды. Он хочет написать мне? Дик Дженссен? О, боже, в это почти не верилось.

– О, конечно, мистер Дженссен, буду с нетерпением ждать Вашего письма. Его можно отослать на адрес медицинского кабинета отца, это на Камден-стрит, дом «Н».

– Что ж, благодарю, мисс Уороби, – он слегка поклонился и отошел к капитану, который по-свойски обнял его за плечи и тут же стал что-то ему рассказывать.

Вскоре после этого короткого разговора, все еще крайне взволнованная, я подошла к Ноэль и попросила ее пойти спать. Мы с подругой сердечно поблагодарили миссис Чизторн за этот прекрасный вечер, за вкусную еду и развлечения, и отправились к себе в комнату. Я думала, что не смогу заснуть. Но едва коснувшись подушки, я представила Дика и тут же провалилась в сон.

Дик Дженссен

Что ж, волшебные каникулы подошли к концу, гости Чизторнов разъехались, вернулись мама и папа, и мы с Ноэль вскоре вернулись к своей обычной жизни.

Точнее, это я вернулась к обычной жизни, Ноэль же в первых числах января переехала в дом к мадам. Там она проходила жесткий обучающий курс. Поначалу Ноэль не особенно хотела делиться подробностями, но постепенно шок и желание выплеснуть эмоции захватили ее, и она стала рассказывать мне все о своем новом пристанище, о порядках царивших там, о том, чему ее учили, о девушках, и, конечно, о мадам, которая оказалась чрезвычайно умна и при этом весьма либеральных взглядов.

Я совершенно не заметила, как пролетел январь, а с ним и половина февраля. Изредка выпадал снег, и тусклое солнце пробивалось через дымовую завесу Лондона. В такие дни я часто выходила на крыльцо, чтобы вдохнуть морозного воздуха. Конечно, его с трудом можно было назвать «свежим», но в сравнении с удушающим летним зноем, дышать им было куда приятнее.

В двадцатых числах февраля я получила первое письмо от Дика. Было так странно держать в руках конверт… Я ужасно волновалась и долго не решалась прочесть письмо. Я дотянула с этим до ночи и, укрывшись от родителей за своей занавеской, забралась в постель и принялась читать.

Боже, что это было за послание!

Дик великолепно писал, я читала его письмо, словно роман, и каждое слово будто бы оживало под его пером. Он рассказывал о Шотландии и своей семье, об их овцах и старом псе, рассказывал, что ищет работу журналиста в Эдинбурге или Глазго. Лишь через полчаса после прочтения я поняла, что он ни словом не обмолвился обо мне. Ничто в его письме не могло сказать мне, какие чувства он ко мне испытывал, понравилась ли я ему, встретимся ли мы когда-нибудь снова…