– Да хватит тебе, – та со смешком лишь отмахнулась. – Главное, что ты идешь на поправку. Скоро будет готов настоящий суп, с мясом! Ты от него быстро встанешь на ноги. – Она весело хохотнула. – Как тебя зовут-то?
– Марина. Но все зовут меня Мэри.
– Очень приятно, Мэри, – та склонила голову в знак приветствия. – А меня можешь звать тетей Зоей. Руку я бы тебе пожала, но тогда она у тебя точно не заживет, хе-хе.
– С ними же все будет в порядке? – умоляюще спросила Мэри. – И с ногами?
– Можешь не переживать, – о ногу Зои потерся кот, и она кряхтя, подхватила его на руки. Мэри увидела, что тот был не совсем черным. Скорее темно-серым, с серебристым отливом на свету. Глаза цвета огня. Очень красивый. – Неделька и с ними все будет в порядке.
Неделька… как это долго.
Мэри осторожно пошевелила пальцами рук, и, почувствовав резкий укол боли, прогнала накатывающую волну воспоминаний о минувшем кошмарном сне.
– Как же мне повезло, что я вас встретила, вы не представляете. Я думала, что уже никого не найду в этой глуши.
– Ой, – Зоя схватилась за сердце. – Я так испугалась, когда вернулась в дом, а тут ты лежишь, бездыханная. Я-то днем ушла, вместе с санями – они у нас на заднем дворике стоят, и пошла проверять заячьи петли, вдруг кто попался. Ага, значит. Нашла четырех ушастых, кинула в сани их, и дай, думаю, остальные проверю, раз уж везенье такое свалилось, да и не заметила, как стемнело. Бегом домой обратно, пыхчу как паровоз. Вижу – следы какие-то к дому ведут. Встала. Муж мой, думаю, носа из дома не высунет, а следы своей обувки-то я знаю. Ой, аж сердце тогда прихватило. В гости никто к нам отродясь не заявлялся.
Отворяю я, значит, дверь и осторожно так заглядываю. И гляжу – лежит кто-то, не дышит как будто. Я подхожу осторожно, что за девчонка думаю, молодая такая, да как ты тут оказалась? Губы синие, на ногах не пойми что – это я потом поняла, что это одежка твоя была, когда снег с них сошел уже. На руках варежки тоже какие-то странные. – Зоя так увлеклась своим рассказом, что не заметила, как Мэри распирало от смеха. – Чего эт ты? Чего ты заливаешься, дуреха?