– Тепленькая, матушка, тепленькая.
Тихомир, в ответ на улыбку и крестное знамение, вытянул руки и получил в них Богомила, раздев его на маленьком столике и обернув в крыжму, трижды вывел на воде крест, и чем-то измазал младенца, а после три раза окунул малыша в воду, попутно что-то шепча себе под нос, духовник даже не заметил как накинул крестик на тонкую шею, малыш смотрел с широко раскрытыми глазами и посасывал солоноватый деревянный подарок.
Поп обменял крещеного на Ратибора, провел те же самые движения, словно косец на поле, только лицо его слегка сморщилось из-за холодной кожи ребенка. Когда он стал окунать его, Мария не отводила глаз, чуть переживая. Раз – мальчик завопил. Два и три – на белоснежной коже ребенка появились черные, трупные пятна, но Тихомир этого не заметил, плачь настолько был невыносим, что он защурил глаза и полностью доверился отточенным движениям пальцев.
Женщина быстро выхватила второго и, со скоростью лисицы убегающей с курятника, запеленала обоих детей, попрощалась с батюшкой и вышла из церкви. Поп с облегчением вздохнул и перекрестил мать, а после добавил на табличке два новых имени.
– Ну тише, тише, все хорошо, сильно болит? Так и знала, что этому Христу доверять нельзя! – заметя, что малыш пытается убрать крестик она его сорвала и оставила под своим платком.
Черненький хохолок спал на лоб, а Ратибор, как только вышли с кладбища, начинал успокаиваться. Через несколько дней пятна исчезли, но непонимание и некоторый страх за судьбу малыша поселились в душе Марии. На груди найдёныша остался след от поповского подарка, похожий то-ли на родимое пятно то-ли на большой синяк.
"Ох, лишь бы к добру это было… Лишь бы к добру…"
Глава третья. Юшка.
Низенький дедуля замкнул белый клубок в свой синий ларчик и достал из-за пазухи веточку, с набухшими почками – а это значит время весне!
Солнце приятно ласкало уставшую от холода кожу, топило лёд на реке, пуская его в последний пляс, улыбалось едва проснувшемуся лесу и смотрело радостно на засидевшихся крестьян. Не зря люд праздновал масленицу, ведь Дажьбог их услышал и выпустил весну чуть пораньше. Снег быстро растаял, а трава сочно-зеленым цветом смотрела с ответной улыбкой на людей любующихся ею. Ожил лес, то и дело слышно как поют грачи и жаворонки, шумно стучат дятлы и где-то в роще бродит то кабан, то олень, а может и волк.
"Вот и пришла весна. Это уже их 15 весна, как же быстро они вымахали",– подумала Мария собираясь на поле.
– Мамко, ты скоро? – проговорил из сеней хаты каштановолосый парубок, так напоминавший ей мужа. – Мы вже хотим поле посмотреть.
– Идите-идите, а я опосля приду.
Женщина смотрела из окна на своих ребятишек. Широкоплечий Богомил, в рубахе и широких штанах, гордо шел вперед, волосы его закрывали лоб почти что полностью, а под носом чернели редкие волосы. Возле него также одетый шел Ратибор, даже на фоне общей бледности от зимы, в его кожу, казалось, въелся цвет снега, из-за чего мальчишка был похож на живой исхудавший труп. Черный чуб его был подвязан и свисал сбоку.
Мальчишки прошли немного по лесу и вышли на два поля, которые делила дорога. Сбоку от гостинца, возле Деда Фомы, столпились мужики, одетые наскоро, и бабы в белых платках, парубки влились в толпу ожидающих.
– Ну же, Дед, не тяни! Убери свою носогрейку и землю посмотри!
– Накуриси еще!
– Во-во! Хорош томить, Дед!
– Эх вы, малахольныя, да в таком деле спеху быть не должно.
Под общий гул старичок спустился к земле, зачерпнул горсть в сухую руку и сжал, чуть подождал, и, сделав тягу носогрейки, дед открыл кулак.