Я открыла окно, и в него влетел прохладный ветерок; запахло лесом, рекой, комнату наполнил звонкий птичий гомон. Воздух был сухой и приятный, совсем не похожий на петербуржский, дышалось легко, и на душе было спокойно и радостно, словно я приехала… пусть не домой, но к очень близким людям.

Я закружилась по комнате, не удержалась на ногах и с размаху упала на кровать. «Эх, надо отдохнуть. Кажется, здесь со мной должны случиться удивительные вещи. Вся усадьба – как сказка волшебная, а в сказке что? Правильно: происходят чудеса». Так мне тогда казалось…

Нужно раздеться… В дверь постучалась служанка, но я отказалась от помощи, решив всё сделать сама. Сняв платье, я осталась в кружевной рубашке. Вынув шпильки из волос, распустила кудри по плечам и растрепала их. Подошла к зеркалу и начала строить рожи своему отражению. Это всегда веселило и забавляло меня. Мне казалось, что я еще маленькая девочка и, стоит мне захотеть, окажусь на гобелене, в лесу на берегу реки. Я беззаботно радовалась, играя с отражением.

В дверь опять постучали, и я подумала, что это та же навязчивая служанка.

– Все прочь! Ничего не надо. Всё прекрасно. Прочь, прочь, прочь.

Но в дверь продолжали настойчиво стучать. «Да что же это такое? – подумалось мне. – Кто смеет беспокоить барышню?!»

Я с негодованием распахнула дверь, чтобы высказать служанке всё, что о ней думаю. На пороге стоял Николай. Он держал в руках серебряный поднос, на котором стояли два бокала с розовым шампанским.

– Графиня, извините, что побеспокоил. Я искал вас в зале, да не нашел, вот и подумал принести чего-нибудь прохладительного.

Я совершенно растерялась, не зная, что ему ответить, а потом сообразила, что не одета, и начала стыдливо прикрываться.

– Не соблаговолите ли пару минут подождать, милый граф?

И, не дав ему вымолвить ни слова, захлопнула створку перед самым его носом так, что бокалы на подносе задрожали.

Прислонившись спиной к двери, я так громко дышала, что он услышал.

– Ну что вы, барышня, не стоит беспокоиться, – раздался его насмешливый голос. – Не дышите так громко: ваше сердце разорвется, а я этого не переживу.

Я удивилась перемене, которая произошла с Николаем: он больше не был так застенчив и робок, как в Петербурге. Накинув на плечи шаль, чтобы не оставаться в столь пикантном виде, я снова распахнула дверь.

– Проходите, коли пришли. Не ровен час кто увидит, тогда нашей репутации конец.

Он с усмешкой оглядел меня с ног до головы.

– Так-то вы печетесь о своей репутации…

– Вы меня смущаете!

– Я?! Вас?! А может, наоборот? Посмотрите, как алеют мои щеки.

Я не удержалась, ей Богу, не удержалась и спросила:

– От любви или от желания?

Он будто подавился ответом.

– Что-о-о-о?!

– От любви к шампанскому или от желания войти в мою комнату? – быстро проговорила я.

– Ну да-а-а, от желания войти, – он быстро закрыл за собой дверь.

– Право, я уже готовилась ко сну и никак не ожидала вас увидеть. Простите, что в столь неподобающем виде приглашаю вас войти.

– Ах, Натали, вы прекрасно выглядите, и эта шаль вам весьма к лицу. – Он едва заметно улыбнулся. – Попробуйте самое лучшее, что я смог найти в наших погребах. На это ушло немало времени.

Вместо того чтобы любезно поблагодарить его, я вдруг задала нелепейший вопрос, посчитав это самым подходящим выходом из щекотливой ситуации. Уж коли он не постеснялся впереться ко мне, что же я-то буду изображать из себя кисейную барышню?

– А где же бутылка? Или вы думаете, что я напьюсь одним бокалом, тем более таким тонким? Это вы своим кисейным москвичкам предложите, – я засмеялась. – Мне бы чарку побольше да бутылку подлиннее.