Но я села именно на его место: у меня было свое представление о нашем ужине. Стул ему был поставлен высокий, с подлокотниками. Чем-то он напоминал трон из красного дерева, только жесткий. Его часть стола не была застелена скатертью, на ней лежали серебряные приборы и стояли тяжелые стаканы для вина и воды. Тарелки и стаканы тоже были из серебра. Никаких излишеств. Осмотрев убранство, я подумала: это именно то, что надо.

Я не польстилась на его объедки, которые остались на тарелке. Ну не хватило мне духу полностью войти в роль. Взяла новое серебряное блюдо и приборы, положила на тарелку аппетитные кусочки мяса и сыра. Как ни голодна я была, есть старалась очень медленно, считая про себя: «Один, два, три…»

Не успела я досчитать до двадцати четырех, как дверь с грохотом отворилась, ударившись о стену. Как это было мне знакомо! Так же поступил бы Федор. Я усмехнулась про себя: «Будто снова дома оказалась». Николай влетел в комнату и огляделся. Ничего не понимая, тряхнул головой, словно сбрасывая с себя наваждение… и вновь ничего не понял. «Ха-ха, какой же ты игрок: в два счёта тебя вокруг пальца обвела! Хм…»

– Как ты смеешь сидеть на моем месте, матрос?! – взревел он. – Встать!

Я сидела. «Наверняка догадался, просто голову мне морочит. Как пить дать, морочит!»

– Встать, я сказал!

Я продолжала сидеть. Он схватился за кнут, который висел на поясе, и дважды щелкнул им в воздухе. Я сидела. Третий раз: «Щ-щ-щ-х-х…» – прямо над моей головой. Я отложила приборы и спрятала руки.

– Да что же ты, подлец, издеваешься?!

Подошел, сдернул с меня треуголку… и меня тут же выдали волосы.

– Я так и зна-а-ал!

Я по-прежнему не поднимала головы. Он подхватил меня рукой за подбородок. Мои глаза смеялись.

– Что, думаешь – обставила меня?

Я рассмеялась:

– Скажешь, не-е-т? – и я захохотала еще громче.

– Пересаживайся, ну-у! Напротив.

Я не послушалась. Он брезгливо посмотрел на тот конец стола, что предназначался для меня, сухо рявкнул: «Ладно!», сел на мое место, сложил руки в замок и смотрел на меня, ожидая, что я буду делать дальше.

– Вина! Кто там есть? Принесите!

Принесли, налили. Я взяла тяжелый серебряный стакан, а он схватил тоненький, из венецианского стекла, бокал «флейта» на высокой ножке.

– Как он идет вам, ваше сиятельство! Безумно! К вашим тонким рукам…

Ни слова.

– Ну, и за что же мы с вами выпьем? За любовь? – весело спросила я.

– За ее отсутствие! – сказал он и чокнулся со мной так, что в мой серебряный стакан упал отколовшийся кусочек его бокала.

– Ну вот, теперь и не выпить.

Я с грустью поставила стакан на место. Ну ладно…

– Простите, что я нарушила вашу трапезу. Я совершенно не хотела этого делать. Просто те платья, которые вы для меня приготовили… Я не могу их надеть.

– Это отчего же?

– Они не достойны моей белой кожи, моего великолепного тела.

– Неужели? – искренне удивился он.

– Там царапается, тут кружево плохо подшито. Здесь натирает, то маленькое, а то – большое… – жеманничала я. – Мне в них неудобно!

От злости он не нашел даже, что ответить.

– Я сыта. Всего вам доброго.

Я встала и пошла к двери. Он сидел, и я чувствовала, как нога его подергивается под столом: слышно было, как позвякивали приборы. В конце концов он стукнул по столу кулаком, вскочил, в два прыжка догнал меня и дернул за руку.

Проклятье! Ему удалось схватиться именно за то место, где была намотана та треклятая нитка жемчуга. Она тут же порвалась и рассыпалась, чем выдала, что я всё же польстилась на его подарки. Это был прова-а-ал! Бусины падали и катались по полу, приведя нас в состояние легкого ступора. Как только последняя остановилась, он спросил: