Я хмыкнула, надкусывая печеную картофелину.

– Тебя, что ли, в виду имеют?

Анька до этого никогда не перечила мне, а тут с гордостью подняла голову и сказала:

– Да! Меня! Хочь один раз можете потерпеть, барышня, что кто-то почел меня лучше вас, простую крестьянку неграмотную. А вас задевает, как это вдруг.

Я хмыкнула. Ужасно хотелось есть, так что я даже не стала на нее злиться.

– Да пожалуйста. Хочется тебе? Наслаждайся восхищением этих дикарей, меня это не трогает.

Уплетая картошку, я стала расспрашивать Аню:

– Что там за разговоры и почему нам срочно бежать нужно?

Продолжая жевать, я засмеялась:

– Ты глянь, дикари – дикарями, а что едят. Заморская картоха не у каждого петербуржца на столе, а у них, смотри-ка, прижилась, растет, и готовят они ее вкусно. Ну чего ты, Аня, молчишь, губы поджала? Рассказывай, что за опасность.

Она с грустью посмотрела на меня.

– Барышня-барышня… Зря вы так несерьезно к этому относитесь. Они взаправду настроены очень плохо… в вашу сторону… не к вам лично, а как бы это получше сказать… Вы, короче, дитя режима нашей, как ее, ам-ам… тьфу, не выговоришь… ампиратрицы, будь она неладна. Вы пособница ее, они говорят, что от вас воняет…

– Чего-о-о-о-о?! – перебила я ее. От меня-я-ааа?!

– Да не об том вы подумали, барышня. Сказывают они… щас, истинный крест, припомню и слово в слово передам… говорят, воняет от вас предательством русского народа и истинной веры, во как! Народ, ей Богу, не вру, сказывают, из-за вас не един между собою. Вы дите царя, который породил это непотребное время, а теперь еще и чужеземка на царство поставлена. Они всей душой и всем сердцем ее ненавидят. Они и впрямь думают, барышня, что вы важнеющая дама али какая-то родственница этой… ам… ампиратрицы. А посему, барышня, держать вас здесь будут, покуда в столицу не доедет посыльный и не оповестит, что они изловили придворную даму. Они напишут, что будут чинить над вами всякое разное, дабы очистить вашу душу ради ее же собственного, то бишь вашего, спасения. Будут мучить и истязать ее, чтобы очистилася. Дескать, если во дворце персона ваша небезразлична, пусть сама царица сюда за ней явится и с поклоном к их голове придет. После этого, как государыня им поклонится, выйдет вся община из лесу, чтобы зажить как прежде. Вот ради этого, барышня, вас туточки держать и станут.

Я от удивления открыла рот, и кусок картошки выпал на тюфяк.

– Анюта, а что, разве такое возможно, чтобы живого человека истязали, унижали, уничтожали, дабы он стал более чистым? Разве Бог, видя это, возрадуется? Объясни мне, может, я чего не понимаю. И скажи еще, с чего они взяли, что я приближенная царицы и живу во дворце. Что они, тебя спрашивали? Что ты им сказала?

– Они предложили мне присоединиться, стать одной из них, покинуть вас. Они мне долго толковали, чем такие барышни вредны. Они, дескать, юношей развращают непотребными какими-то отбросами… много чего болтали, посулами заманивали, все по-разному. А Тимофей…

Когда она вспомнила про Тимофея, я начала улыбаться, думая, что она сейчас скажет, как хозяйский сын защищал меня. Мне показалось, что я ему понравилась, и я думала, что в этой враждебной деревне у нас есть как минимум один союзник. Но Аня, будто уловив мои мысли, сказала:

– Зря вы, барышня, размечталися, что Тимофей воспылал к вам великой любовью. Ошибаетесь. Тимоха, наоборот, мне всяческие знаки оказывал. Да ежели хотите знать, он мечтает удержать меня здесь. Он с матерью секретничал, так Вера сказывала, что он никогда не видывал таких красивых девушек, как я, такого роста высоченного…