Дрожащей рукой Гриша взял клочок бумажки и засунул его за пазуху, прямо к сердцу. Молча кивнул и ничего мне не ответил. Я развернулась и хотела было бежать к Валерьянычу, но Гриша тихо позвал меня:

– Подожди, Наташа, подожди, мой маленький сорванец, что же ты, так и уйдешь? И не попрощаешься со мной?

Я развела руками, дивясь его непонятливости.

– Так ведь я буду приходить, Гриша!

И сделала несколько шагов.

– Наташа, дочка, подойди, пожалуйста, поближе.

Его слова звучали очень серьезно и грустно… Раньше он никогда так не обращался ко мне. Это заставило меня остановиться. Он тихонько подошел со спины и, присев, обнял меня и зашептал на ухо:

– Дочка! Ты должна, ты обязательно должна стать во много раз счастливее, чем мы все! Я желаю тебе этого от всей души! Я во всём тебе помогу, не откажу ни в одной твоей просьбе. Пожалуйста, постарайся быть счастливее, чем мы…

– Кто «мы»? – повернулась я к нему.

– Неважно! Просто будь счастлива!

Он расцеловал меня в обе щеки и выпустил. Я шла, потирая лицо, и думала: «Хотя Гриша иногда и колючий, но мне отчего-то жаль с ним прощаться».

Я вновь повернулась к нему и крикнула:

– Гриша, за лошадок спасибо, ты такой молодец, что догадался, – я помахала ему рукой, – ты приезжай ко мне, я ждать буду.

– Непременно приеду, дочка…

Гриша резко развернулся и ушел в дом, смахивая соринку с глаза. «Что за день сегодня такой пыльный, всем соринки в глаза попадают, а мне почему-то нет…» – подивилась я.


Я оглядела двор. Ребятишки по-прежнему топтались в отдалении и тихонько переговаривались.

– Друзья мои, подружки! – крикнула я громко. – Я уезжаю…

Малышня вовсю разглядывала меня – я была сейчас так не похожа на них: в красивом длинном платье с широкой юбкой и в туфельках на каблучках, волосы аккуратно зачесаны.

– Я буду приходить играть с вами, если, конечно, не прогоните.

Медленно двигаясь, они обступили меня, подошли близко-близко и боязливо трогали платье и прическу.

– Ох, Наташка, не похожа ты теперь на нашу подружку… Вон какая, диву даемся! Какое платье-то на тебя напялили, отродясь такого не видывали. Как же они космы-то твои продрали?.. И смотри, смотри, все кляксы пооттерли! Стешка, дивись! – и все закачали головами, показывая свое удивление и восхищение моим нарядом:

– Наташка, да ты прямо барышня…

И тогда я поняла, что маленькая девочка, одетая в красивое платье и туфельки, с дорогими каменьями в изысканной прическе им не ровня. Тогда я впервые увидела, что не такая, как они, что я очень сильно от них отличаюсь! И они заметили. И это как будто воздвигло между нами преграду. Мне очень хотелось кинуться к ним, обнять и расцеловать каждого, проститься, но я почему-то не позволила себе этого сделать… лишь склонила голову и тихо сказала:

– До свидания… Прощайте.

И шагнула вперед. Ребятня молча расступилась, давая мне дорогу. Больше никто не сказал ни слова. Я шла, одной рукой важно придерживая длинную юбку, и смотрела вперед… Мне сильно, очень сильно хотелось оглянуться, но что-то мешало…

Дмитрий Валерьянович и Мария уже сидели в карете и терпеливо ждали. Отец жестом подозвал меня. И мне захотелось скорее с ними соединиться, но что-то больно кольнуло в груди. Я оставляла позади нечто очень родное и близкое… Мое детство… Мои радости и переживания, и этот прежде родной мне дом, ведь другого я не знала. Но я обретала сейчас что-то новое, оно манило меня и совершенно не пугало. И я решила не оборачиваться. Я боялась, что все заметят предательские слезы, наворачивающиеся мне на глаза, не хотела показаться маленькой, слабой девочкой, ведь я никогда такой не была! Даже с мальчишками всегда дралась и играла на равных. И палкой махала не хуже любого дворового сорванца, и они ценили и уважали меня за это. И еще я знала: они меня любили…