– Ну, Наташка, ну, солдатка! Солдатка и есть, – хохотал он, – уж больно бедовая!

Мне понравилось, что я так быстро их развеселила, и я как-то сразу доверилась ему и согласилась с каждым его словом. И родительское участие почувствовала – любовь отца, которого у меня никогда по-настоящему не было.

Поэтому я сразу, лишь кивнув, поспешила выйти из комнаты. Я затворила двери, но бежать к себе не торопилась. Они начали обсуждать нашу встречу, и мне захотелось подслушать… Многое я по малолетству не поняла. Слышала только, как женщина плачет и повторяет:

– Как же так можно с ребенком поступать и обещать ей, что никогда, Митя, никогда не сбудется?.. Разве можно маленькую обманывать? Нельзя. Девушка молодая вырастет… Как дальше в жизнь пойдет с ложными-то надеждами? Матери жизнь сломал и ребенку переломает… Эх…

– Тише-тише, прошу тебя, Машенька! Не нужно так убиваться, и плакать не стоит, ведь мы ее заберем отсюда, теперь всё хорошо будет, душа моя.

Я постояла еще немного, и мне стало неинтересно. Я пожала плечами, не понимая, о чём они говорят, а может, и не желая понимать, не допуская эти слова в свое сердце. Радостно бежала я наверх, клича девушек, чтобы помогли мне собраться.

Но пришла не служанка, а моя дорогая Катюша. Я очень любила ее, и она всегда приходила ко мне, не дожидаясь служанок, и ухаживала за мной, и волосы мои кудрявые чесала, и мыться помогала. И, когда мне было грустно, сказки красивые рассказывала – про принцев и принцесс.

С детства я боялась темноты. Мне казалось, как только свет погаснет, сразу кто-нибудь из угла вылезет. Я словно кожей чувствовала опасность и говорила об этом. Катя ласково улыбалась и отвечала:

– Пустое, Наташа. Ты посмотри, сколько в доме слуг. Разве они позволят кому-то по углам прятаться? – она весело смеялась. – Не бойся, глупышка: девки, когда прибираются, в каждый закуток заглядывают, так еще ни разу никого не застали. Вспомни-ка, какая у нас Глаша сильная: она любому мужику спуску не даст, а тому, кого ты себе напридумывала, и подавно тумаков бы надавала… Спи, девочка моя, никого не бойся.

Но свечу не задувала, приносила в мою комнату самую большую, чтобы не успела сгореть за ночь, – не боялась Катя пожаров, как все остальные. Не раз я слышала, как она, уходя, наказывала служанке:

– Ты посматривай, Глаша, укрывать ее не забывай. Сколько раз я тебя ночью спящей заставала, а Наташа раскрытая лежит, спит-то она беспокойно. Да свечу не гаси, а то ведь она темноты боится да вскакивает.

Это правда… Мне всё время казалось, что мама стоит где-то рядом, зовет меня… ждет. Я боялась этих ночных визитов и очень просила ее:

– Мамочка, ну пожалуйста, ты приходи днем, а то я очень боюсь и потом всю-всю ночь глаз сомкнуть не могу.

Катя гладила меня по голове и всегда подолгу сидела в ногах, ждала, пока я усну.

– Ты не расстраивайся, Наташа, она обязательно придет днем… – и отворачивалась, смахивала слезинки.

Но мама днем никогда не приходила. Никогда…

Я стала вытаскивать любимые игрушки, бросала их на кровать и даже что-то напевала.

– Катя!.. Я в новый дом еду, там тоже большое озеро есть, как у Гриши…

– Наташа, сядь и успокойся, я хочу сказать тебе что-то важное.

Я села и внимательно посмотрела на Катю. Она была какой-то уж очень серьезной.

– Наташа, я хочу, чтобы ты хорошенько послушала мои слова. – Она взяла мои руки в свои и села рядом. – Мария и Дмитрий Валерьянович – очень хорошие, добрые люди. Они заберут тебя и увезут подальше отсюда, – Катя вздохнула. – Отсюда, где много-много нехорошего происходило… Но, Наташа, здесь не место для юной барышни.