«Три грации», – самокритично охарактеризовал их троицу искусствовед Осадчий.

– Ящиками мы уже пробовали, – напомнила Лера, наблюдая, как Круглов понурился под её взглядом. – Вскрывайте пока ящики, а я пошла на поклон к дорожникам.

Холодный вязкий воздух комом застревал в горле, вызнобляя тело изнутри. Чтобы согреться, Лера сунула руки в рукава и прибавила шаг, благо дорожники были в зоне видимости. Тяжело ворочая крючьями, они вмораживали в лёд балки, готовя мостик через трещину. Увидев Леру, мужчины явно обрадовались передышке и дружно закурили махорку с терпким запахом сушёных трав.

– Что тебе, сестричка? – спросил самый старший боец, потирая заскорузлые от мороза руки. На его растрескавшиеся пальцы с ободранными ногтями было больно смотреть. Перехватив Лерин взгляд, он усмехнулся: – Ничего, выдюжим. Говори, зачем пришла.

– Палатку не поставить. – Лера чувствовала, что говорит жалобно, как школьница, а не как военфельдшер, в чьём подчинении пусть маленький, но личный состав бойцов.

– Тю-ю, палатку, вот ерунда! – Дорожник улыбнулся, и от этого Лере на душе стало легче. Может, и правда ерунда?

– Ты вот что, дочка, прикажи своим орлам прорубить лунку.

– Во льду?

– Сейчас лёд молодой, не крошится. В дыру поставь мачту и залей её горячей водой. А полы палатки вморозь, тогда ветром не сорвёт. До весны стоять будет.