– Да я просто посмотрела на него – и…

– Значит, пора, – вздыхает мама.

– Но я не умею, – говорю я неуверенным голосом, стараясь скрыть волнение.

– Прикоснись. – Её бездонный взгляд придаёт мне уверенности. Она улыбается и ждёт, что я буду делать.

Я приподнимаю рукой колос и касаюсь его верхушки. Мои пальцы становятся горячими. Я в страхе отдёргиваю руку, боясь сжечь зёрна. Я так давно хотела этому научиться, что теперь боюсь всё испортить. Мама жестом велит мне продолжать, и я снова вытягиваю руку. Колос под моими пальцами набирает силу, крепнет, становится очень высоким.

– Вот так! – подбадривает меня мама, и я слышу, что она тоже волнуется.

Я опускаю руки в колосья пшеницы и в изумлении смотрю на странное явление, которое я вызвала к жизни. Сама.

– Мама, слышишь?

Воздух наполняется сильным ароматом. Это запах жизни, солнца, обильных урожаев.

Я закрываю глаза, чтобы глубже вдохнуть окутавшее меня благоухание.

Мама берёт меня за руку и тянет за собой. Мы бежим вместе, моя свободная рука быстро летит над ещё зелёными посевами, которые спеют у нас за спиной, словно воздавая нам почести. Колосья растут и желтеют всё быстрее и быстрее. И вот уже всё поле золотится под солнцем. До меня издалека доносятся восхищённые возгласы. Это крестьяне славят наши имена.

Мы останавливаемся. Я с восторгом смотрю на маму. Она улыбается, обнимает меня и прижимает к себе, целуя в голову и гладя по волосам.

– Вместе мы можем делать великие дела! – восклицает она.

– Заботиться о земле и о людях… – добавляю я.

Мне кажется, у меня сейчас сердце разорвётся от счастья.

– Смотри, – шепчет мама, показывая куда-то перед с собой.

Отягощённый зёрнами, колос начинает клониться к земле. Одно зерно размером с большой палец отрывается и падает.

Я наклоняюсь, чтобы подобрать его, но оно уходит в землю. Невероятно, как быстро оно исчезает.

Земля над ним смыкается, и у меня по позвоночнику бежит холодная дрожь.

Мне вдруг становится нечем дышать. Я прижимаюсь к маме и хватаю её за руку.

– Он вернётся? – спрашиваю я испуганным голосом.

Мама кивает:

– Вернётся. Если будет сильным.

Воспоминания согревают меня в эти тихие тёмные дни.

Я закрываю глаза, и мне кажется, что я всё ещё там, на залитых солнцем полях, с мамой. Сосредоточившись, я даже могу увидеть пшеничное зерно, ушедшее в землю. Я чувствую себя этим зерном. Похороненная заживо, без воздуха и света.

Сколько времени прошло с тех пор, как я оказалась в царстве мёртвых? Я потеряла счёт дням.

Мама всегда говорила, что мы, боги, воспринимаем течение времени не так, как люди. Может, я уже провела в этой темнице месяцы, может, годы, я не знаю. Один бесконечный час сменяется другим. Без солнечного света я не могу отмерять жизнь.

Мне хочется думать только о том, что всё это скоро закончится. Наверное, Аид похитил меня, чтобы попросить у мамы выкуп; он, видно, хотел от неё чего-то и теперь надеется получить это шантажом. Эта мысль успокаивает меня: мне просто нужно подождать, когда они закончат переговоры. Мне просто нужно подождать.

Я собираю асфодели на бескрайнем лугу. Я никогда не любила это растение. Его колоски – жалкая копия колосьев пшеницы, его бледность убивает меня. Мне кажется, Аид специально засадил луга вокруг своего дворца такими унылыми цветами. Он совсем не похож на других олимпийских богов. Они все любят красоту, окружают себя светом и яркими красками. А Аид угрюм и некрасив, как асфодели.

Я подношу цветок ко рту, как делают мёртвые, срываю губами несколько лепестков. Интересно, какие они на вкус. И тут же, испугавшись, выплёвываю их. Мне надо быть сильной: я не стану здесь ничего есть. Любая нимфа знает, что пища мёртвых привязывает тебя к этому месту навсегда.