Я родился на четыре месяца раньше своего племянника. Иногда, шутки ради, он зовёт меня «дядя» или «дядя Лаури», и я стараюсь при этом не рассмеяться.

Наши отношения с мамой всегда были в стадии Ожидания. Она ожидала от меня повиновения, я ожидал понимания. Мы жили как на минном поле. Мой осторожный шаг – её ответный ход.

Даже если моя встреча с Анникой была встречей с судьбой, мама бы этого не поняла. Поэтому я до последнего скрывал её. Трудно скрыть отношения от матери, живя с ней под одной крышей. Это я вам говорю как человек опытный. Отговорки типа «я был у Тимо» закончились. Постепенно круг друзей, у кого я мог бы ошиваться, замкнулся. И мне ничего не оставалось, как признаться ей.

Я приготовил удивительное итальянское блюдо, замечательный салат с разными видами зелени, грецкими орехами и грушей, заправленный оливковым маслом с чуточкой уксуса и соевого соуса. Добавьте к этому вино и тусклый свет. Правильно, атмосфера явно настраивала на откровенную беседу. Я подливал ей вино.

– Лаури, ты что-то от меня скрываешь?

– Нет, что ты, – беззаботно наматываю макароны на вилку.

– Вилли звонил вчера. Спрашивал, с каких пор ты ходишь в кино со своим менеджером.

– С менеджером?

– Да, он видел тебя с женщиной. Только он не знает, что твой шеф – мужчина. Так с кем ты был в кино?

– Какая разница? Подумаешь, кого я мог бы пригласить в кино. Тоже мне, большое дело.

– Ну да. В кино можно пойти со знакомой.

– Ага, – я надеялся, что буря утихла. Не тут-то было.

– Лаури, дорогой, сколько своих знакомых ты целуешь в кино? – мама старалась выглядеть невинно, но её выдавали глаза. Они у нее яркие и живые.

– Ладно, мам, – я сдался, – признаюсь. У меня появилась девушка.

– Девушка? – мама подняла бровь.

– Да, девушка. У меня есть девушка. Возможно, у нас серьёзные отношения.

– Дорогой мой, но почему ты не сказал мне? – мама накрыла мою руку своей.

– Всё дело в её возрасте. Понимаешь, она старше моих предыдущих девушек.

Она старше моих предыдущих девушек… К Аннике больше подходит слово «женщина», но я не стал заострять на этом внимание.

Мама сморщила лоб. Встала. Взяла со стола кухонное полотенце. Села. Повертела полотенце в руках. Снова встала, чтобы положить его обратно.

– Сколько? – единственное, что она сказала. Её голос дребезжал.

Не в силах произнести эту цифру вслух, я взял салфетку, с маниакальной старательностью вывел «37» и медленно протянул салфетку через весь стол маме. Хотя моя рука при этом не дрожала, я ощущал себя страусом, прячущим голову в песок. На выдохе мама открыла глаза и взглянула на салфетку. Она вглядывалась в цифру то прищурившись, то твёрдо, взглядом буравя салфетку, как будто от её взгляда написанное могло измениться. Но ничего не менялось: «37» так и оставалась «37». И время не остановилось – в тишине я отчётливо слышал стук часов. Это было единственным звуком в течение долгих долгих секунд. Раз, два, три, четыре, пять… Не выдержав, я шумно выдохнул. Посмотрел на маму. Невероятно, но она улыбалась!