«Не время думать об этом, – приказала себе Габриэль, и слабая частичка её души разлилась в бесполезных рыданиях. – Есть куда более важные вещи!»

Первое из трёх заданий сдалось ей неохотно, с затаённой злобой и неприязнью. Но Габриэль и сама не чувствовала больше яростного желания отличиться, стать самой лучшей, самой умной, ей не хотелось заниматься тем, что было ей дорого и близко: наваливалась усталость, которой она пока не замечала. Габриэль вздохнула и принялась за предпоследнее задание. Она могла справиться лучше, решения, вымучиваемые ею, были такими стандартными, такими скучными и поразительно неизящными. Ей хотелось пойти более умным путём – но только где-то в отдалённом уголке души, прочая же часть её желала только одного – скорее разделаться с этим экзаменом и отдохнуть – возможно, мечтая.

Габриэль поставила жирное двоеточие справа от слова «ответ» и быстро нацарапала две цифры: «0; 6» – это и было решением последнего номера в последней части экзаменационной работы. Габриэль отвела от себя черновик и всмотрелась в него глазами, с трудом привыкающими что-либо различать на увеличенном расстоянии. Она чувствовала внутренне, что всё сделала правильно, однако продолжала с бессмысленным упорством проверять себя, решать задачи иными способами, переворачивать примеры с ног на голову, лишь бы удостовериться в своём ответе. Она не хотела, чтобы у неё осталась хоть крупица свободного времени, поскольку внутри неё жило трусливое понимание: если она позволит себе отвлечься, она вновь вспомнит о семье, о друзьях, об Эстелле и начнёт страдать. А страдать Габри вовсе не хотелось, особенно в такой важный и трудный день.

«Это всё совершенная чепуха, – снова пробурчал здравый смысл в её голове, – займись лучше более важным делом: перепиши свои решения в бланк ответов, сдай все свои экзамены, и вот на каникулах мучайся, сколько тебе пожелается».

«Разумно, – согласилась Габриэль и занесла первый свой ответ в бланк, – но ты, здравый смысл, подумай, может быть, мне нужно пострадать именно сейчас? Ведь если я не буду выплёскивать всё то, что во мне накопилось, я с ума сойду, и даже быстрее, чем закончится экзаменационная неделя».

«Ты и так сумасшедшая, – спокойно ответил здравый смысл, – ты же сейчас разговариваешь с каким-то непонятным голосом в собственной голове, но нисколько не удивляешься тому, что у тебя появился мысленный собеседник, ты даже не думаешь, что это – первейший признак шизофрении. Ты неаккуратна, не умеешь поддерживать в порядке собственную комнату, как сумасшедшая, ты думаешь о себе в третьем лице, тебе кажется, что кому-то есть дело до слежки за тобой; вдобавок ты разговариваешь со мной и воспринимаешь это как должное. Мне придётся сообщить тебе, Габриэль – притом с величайшим прискорбием, – что ты уже законченная шизофреничка и шансов спасти тебя, кажется, нет. Ведь тебе намного удобнее грязнить собственную комнату и только обещать себе – и мне заодно – убраться в ней, обращаться к себе в третьем лице, потому что ты ненавидишь собственное имя и себя тоже ненавидишь. Ты и меня выдумала для того, чтобы с кем-нибудь секретничать. И вот, когда я родился, я навсегда останусь в твоём разуме, доведу тебя для палаты в доме скорби… тебе не страшно?»

«Нет… с чего бы это? – несколько покривив душой, поинтересовалась Габриэль у здравого смысла. – Ты же нереальный, как тебе удастся свести меня с ума? Да и мы с тобой – единое целое; захочешь заставить меня сбрендить, сам станешь сумасшедшим. А тебе, по-моему, нравится чувствовать, что ты умнее и сильнее меня».