– Ты говоришь так, будто за всю жизнь видел одних злобных тёток, прямо как в кино. Ну, в кроличьих хвостиках, – пояснила Мелисса.

Бертрам подпрыгнул на сиденье. Его лицо, отражавшееся в зеркале, исказилось от ужаса:

– Кошмар! Что за фильмы ты смотришь, пока меня нет дома?

– Самые обычные. Те, что крутят по каналу Санчайзов, – сказала она. – Сэнди Санчайз часто снимается в главных ролях.

– О, узнаю Сэнди, – хмыкнул Бертрам. – Только у неё могло хватить мозгов на такое.

– А ты, что, знаком с ней? – поразилась девочка, подпрыгнув на сиденье.

– Естественно. Она училась со мной в одном классе шестнадцать или семнадцать лет назад. Я уже тогда подозревал, что у Санчайз что-то не в порядке в голове. Я был неправ. У неё там вообще ничего нет.

– Что-то нелестно ты о ней отзываешься, – заметила Мелисса. Огни школы уже замелькали впереди. Дядя хмуро пробормотал:

– А как мне ещё нужно отзываться о женщине, развращающей моего несовершеннолетнего ребёнка?

– Дядя, все девочки в моём классе это смотрят, – возмутилась она. – Почему мне нельзя?

– Потому что ты, в отличие от своих одноклассниц, должна иметь мозги, – машина резко свернула в тесный проулок, ведущий к школе.

Мелисса едва слышно сказала:

– Но я хочу быть как все! У меня и так нет друзей из-за того, что я слишком странная.

Заметив, что дяде не терпится снова обругать всех тех детей, на которых Мелиссе хотелось равняться, она поспешно замахала руками:

– Я знаю, что ты сейчас скажешь! «Надо показывать хороший пример, а не тупо следовать за остальными», это твоя любимая фраза. Но не все ведь вокруг – враги! У всех моих знакомых есть своя жизнь – прогулки, друзья, развлечения… Одна я остаюсь дома и жду тебя в полном одиночестве. Почему у меня не может быть всё так же, как и у других?

– Если тебе повезло быть особенной, надо этим гордиться, – весело захихикал дядя с переднего сиденья.

Мелисса уныло вздохнула, сжимая лямку рюкзака. Как же она могла забыть, что Бертрам Эстелл никогда и ничего не принимает всерьёз? С ним даже поговорить, как со старшим родственником, было решительно невозможно.

Отсмеявшись, дядя неожиданно принял взрослый, умный вид.

– Мел, если говорить начистоту: тебя что-то не устраивает в нашей жизни?

– Почему ты так думаешь? – удивилась девочка.

Ту часть лица Бертрама, что виднелась в зеркале, тронула глубокая задумчивость. Он тихо сказал:

– Если бы тебе всё нравилось, ты не жаловалась бы на свою особенность. Что я делаю не так?

– Нет, ты всё делаешь нормально, – смутилась она. – Мне с тобой интересно и всё такое, но мне нужна компания моих ровесников.

– Ах, да, – саркастически хмыкнул Бертрам. – Я и забыл, что я – всего лишь старый магнат, который не пускает свою бедную племянницу гулять. Мелисса, моих друзей, ТВОИХ родителей, – он тяжело вздохнул, – убили из-за меня. Из-за собственной безответственности я потерял самых дорогих мне людей. У меня никого больше, кроме тебя, не осталось. Я не хочу, чтобы с тобой случилась беда! Поэтому тебе лучше сидеть дома – пока.

– И расти, как цветок в темнице, – уныло произнесла девочка.

Каждое напоминание о родителях было для неё словно нож в сердце. Каково же Бертраму? Он ведь видел смерть её мамы и папы. Он был там! И он их не спас…

– Как цветок в темнице… – прошептал дядя.

Автомобиль скользнул в распахнутые ворота школы, и медленно, плавно затормозил возле крыльца. Бертрам распахнул двери, проворно выскочил наружу и вытащил Мелиссу следом. Едва они вышли из машины, как в школе послышались приглушённые серебристые трели звонка. «Опять опоздала к началу урока, – подумала Мелисса, взваливая рюкзак на плечи. – Едва войду в класс, все снова начнут надо мной смеяться. Хорошо, что дядя ничего не знает, иначе он мне такое посоветовал бы…»