– А кто твои родители? – промямлила я и заметила, как заплетается язык. Пора завязывать с выпивкой и налечь на закуску. Срочно.

– Мама писательница. А папа продюссер.

– Что он продюсирует?

– Ну, вообще, многие известные фильмы. Работал с, – он вдруг запнулся, – точно, все эти имена тебе ни о чем не скажут.

– И правда, пустая моя голова, – я дернула плечами. Движение оказалось слишком неловким. Чертов ликер! Похожа на дерганную психичку. И ничего в этих пожиманиях плечами нет сексуального! С какой стати я вообще пытаюсь выглядеть сексуальной?

– Нам надо обязательно посмотреть все мировые шедевры.

– Думаю, нам и десяти лет не хватит, чтобы посмотреть их все.

– Ну и отлично. Целых десять лет вместе точно. Как тебе, а? – хмыкнул он как-то слишком самодовольно. На что это он намекает?

– Ты не вытерпишь меня и двух лет, – я прикрыла глаза, опустив голову на сидение дивана. По звуку он повторил мое движение, и теперь наши плечи едва ли не соприкасались, – слишком близко.

– Я готов тебя терпеть хоть всю жизнь.

Я повернулась в его сторону и приоткрыла один глаз:

– Тебе просто градус в голову ударил.

– Может, и ударил. Но ты такая красивая, словно сошла с картин Микеланджело.

– Не сказала бы, что на его картинах такие уж красивые женщины, – задумчиво произнесла я, но он цокнул языком:

– Ладно, тогда его скульптуры. В «Оплакивании Христа» женщина – просто страх, как прекрасна, – он замолк и нахмурился, – постой, ты разве помнишь, какие у Микеланджело картины?

– Нет, просто дразню тебя, – я прыснула со смеху, наблюдая за быстро меняющимся выражением его лица.

Нет-нет-нет. Что-то шло не так. Крушение корабля. Катастрофа. Ядерный взрыв. Что угодно, лишь бы не это. Самое страшное ЧП не сравнимо с тем, к чему ведет такой взгляд. Он хочет меня поцеловать, а я в тупике. Это нечестно, – заставлять меня делать этот выбор. Допущу ли я неловкую ситуацию? Отвернусь, чтобы его губы столкнулись с моей горячей от нервов щекой. Оттолкну, переведя все в дурацкую шутку. После подобного обратного пути уже не будет. Как и после этого гребанного поцелуя.

Я не хотела с ним целоваться, не хотела нести эту ношу и осознавать, что все можно и нужно было остановить. Но я не двигалась, просто смотрела на то, как все рушится, пока его липкие губы не коснулись моих.

На несколько секунд он застыл, словно ждал пощечины, но я, кажется, даже не дышала. Молилась, чтобы все это прекратилось. Не прекратилось, – он продолжил с большим напором, но грани не переходил. Обычный подростковый поцелуй, словно мы в классе восьмом забились в грязный школьный сортир и решили попробовать, просто так, «ради интереса». Я с ужасом осознала, что не имею ни малейшего представления, как правильно целоваться. Лишь бы это был не мой первый поцелуй, – такой неловкий и жалкий.

С кем, вообще, мог быть мой первый поцелуй? С каким-нибудь соседским мальчишкой, который подарил шоколадку и назвал «классной»? Или с самым крутым парнем школы? Может, страшеклассником. Он в одиннадцатом, я в девятом, и все девчонки с завистью смотрят на меня, потому что он так пафосно подплывает к моему шкафчику и, ухмыляясь, целует на глазах у всей параллели.

Пожалуй, не так никчемно выглядел бы поцелуй с Ковалевым. Он красавчик, крутой и стильный. Плохой парень, который точно умеет целоваться так, что ноги подкашиваются. Он не ждал бы позволения. Такие, как он, просто целуют, когда хотят, не спрашивая, со всем напором и наглостью. Пожалуй, его я бы выбрала для первого поцелуя, и ни разу бы не пожалела.

А Рома? Это не было ужасно, нет. Просто я ничего к нему не чувствовала, и вся эта нежность только бесила. Это все не мое, – мне нужен пожар, так, чтобы обжигало и доставляло боль. Как чертов фильм, который я так любила.