— Вы с ума сошли! — воскликнул он.

— Нет. Это вы, Филатов, сошли с ума, если решили, что меня так легко одурачить. Я в городе всего ничего, но уже имею представление, чем вы тут занимаетесь.

— Интересно-интересно, и что же тут вам про меня напели? — хмуро спросил Филатов.

— Митрохин принял меня за посланца от Алмаза, а когда догадался, что я его обманул — попытался убить. Вряд ли вы как начальник не были в курсе связей вашего подчинённого.

— Слова-слова… — глумливо улыбнулся Филатов.

— Да, слова… Только поэтому я не могу тебя арестовать прямо сейчас, хотя руки чешутся — спасу нет. Я ведь знаю, что ты вымогаешь у предпринимателей деньги.

— Стасевич, небось, разболтал, — хмыкнул Филатов. — Зря он пасть открыл, не подумал, что язычок-то можно и укорить. Ой, зря…

— Только тронь — и я пристрелю тебя, как Митрохина, — пригрозил я.

— А ты борзой, начальник! — покачал головой Филатов.

— Тебе, падаль, никто на «ты» переходить в разговоре со мной не разрешал. С доказательствами у меня туго — тут ты прав. Но я найду их, найду обязательно, и тогда ты сядешь на нары.

— Это ещё неизвестно, кто из нас первым на них окажется. До меня, начальник, слушок один добрался: дескать, промеж вас с Кравченко кошка пробежала. Может, брешут люди, но дыма без огня всё равно не бывает, — вальяжно заговорил он.

— Чего молчишь, продолжай!

— Продолжу, уж будьте покойны… Что если я анонимку в ГПУ настрочу? Такую цидулю — ни одна зараза не подкопается. Да и сомневаюсь я чего-то, что Кравченко сильно захочет разбираться, сколько там правды, а сколько — всего остального. Ему ж только повод дай, сожрёт и не подавится. И куковать тебе тогда за решёткой, Быстров. А к тебе буду приходить, передачки носить.

Пальцы сжались в кулак. Как мне хотелось врезать гаду — слов нет! Но я мысленно посчитал до пяти и взял себя в руки. Начну драку, сделаю себе же хуже. Эта расчётливая сволочь сможет обернуть всё против меня. Не успел явиться на службу, как одного сотрудника пристрелил, второго побил…

Нет, тут нужна холодная голова.

И арестовать его не получится — Стасевич давать показания отказался, другие «бизнесмены» тоже напуганы и будут молчать. Улик против Филатова у меня нет.

— Филатов, даю тебе последний шанс. Или ты пишешь прямо сейчас рапорт на увольнение по собственному желанию, или я делаю так, что ты вылетаешь отсюда с треском. Думаешь, будет сложно тебе выговоров и строгих выговоров навлеплять? Ты — хоть и сволочь, но сволочь умная. Должен понимать, что у меня рычагов давления больше.

Я в глаза не видел текущий КЗОТ или что его заменяло в этом времени, однако предположил, что увольнение происходило примерно по одной логике с мне привычным, только с определёнными нюансами.

— Не ты меня ставил, не тебе и снимать! Губисполком тебя прокатит! — не уверенно заявил Филатов.

— Хочешь подёргаться? Зря, — сквозь зубы процедил я. — Только агонию продлишь. Ты мне веришь, Филатов?

Я посмотрел на него. Он не выдержал и отвёл взгляд в сторону.

— Это самоуправство, Быстров!

— Нет, Филатов. Это пока жалкая пародия на справедливость. Настоящая справедливость наступит, когда я тебя посажу. Потому мой тебе совет: пиши рапорт, собирай вещички и уматывай из города. Тебе здесь жизни не будет.

— Пошёл ты!

Однако я чувствовал, что он постепенно сдаётся под моим напором и сопротивляется скорее из упрямства и ложно понимаемых представлений о гордости.

— Пиши! — потребовал я.

— А катитесь вы все к ядрёной фене! — вдруг выдохнул он, сел за стол, взял перо, обмакнул кончик в чернильнице и стал быстро писать на листке бумаги.

Закончив, резким движением сломал деревянную ручку пера.