Александр смотрел на макушку коллеги, видневшуюся над газетой. Пользуясь тем, что и Акулов не видит его, Хвостов не скрывал эмоций – смеси удивления с презрением. Акулов рассуждал о том, что их руководитель не слишком-то умный. Это говорил человек, который за два года не удосужился выучить список документов, необходимых для открытия финансирования, не говоря уж о том, чтобы вникнуть в суть этих документов.

– Ты считаешь, он сам надумал создать наш отдел и тебя начальником назначить? – продолжал Акулов. – Да ни фига. Это ему в головной конторе подсказали.

– С чего ты взял?

Дмитрий опустил газету и посмотрел на Хвостова.

– А ты как думал? – сказал Акулов. – Они ж отслеживают сотрудников. Наверняка сказали ему: чувак, у тебя там два перспективных кадра. На повышение сейчас вакансий нет, а удержать как-то нужно. Вот и придумали изменить штатное расписание…

«Это ты-то перспективный кадр!» – ухмыльнулся в уме Хвостов.

Однако ему понравилась мысль, что в головной конторе держат его на карандаше. Пожалуй, Акулов был прав.

Внезапно приоткрылась дверь, и в проём заглянул мужчина в чёрном костюме. Это был Олег Иванович Нардюжев, глава некой загадочной структуры, называвшейся «Национальной Академией Общечеловеческих Ценностей». Сокращённо её в банке называли «НАОЦ» или «Академия».

Олег Иванович время от времени приезжал в отделение банка, поражая всех разнообразием деловых костюмов, сидевших на нём с фантастической элегантностью. Людмила Оношко утверждала, что Нардюжев никогда не надевал одно и то же дважды. Каждый раз новым было всё: от ботинок до галстука.

Мужскую же часть коллектива, включая инкассаторов и милиционеров, дежуривших в банке, занимали автомобили. Нардюжев приезжал на бежевой «Вольво-740» с водителем, добродушным увальнем, который охотно рассказывал о тачке, пока шеф занимался делами в банке.

Однажды Олег Иванович приехал сам за рулём, только уже не «Вольво», а двухместного купе. Пока он находился в отделении, на улицу сбегали почти все сотрудницы. Мужчины и вовсе не отходили от «Ягуара». Такого рода автомобили уже мелькали на московских улицах. Но никому из присутствующих прежде не доводилось увидеть подобное чудо вблизи, потрогать руками, понюхать.

Практически все посетители банка по возможности избегали общения с заместителями управляющего, Зинаидой Ивановной и Любовью Николаевной. Те всегда придирались и общались с посетителями на повышенных тонах. Все старались решать вопросы с рядовыми сотрудниками. К бабкам обращались в крайних случаях.

Нардюжев же каким-то чудом нашёл общий язык и с той, и с другой. Они кипятили чай, Олег Иванович доставал печенье, конфеты, сыпал шутками, смеялся. Бабульки хохотали и собственноручно помогали ему заполнить любую бумажку, нужную для совершения денежных операций.

Нардюжеву было около тридцати. Обеим бабулькам он годился в младшие сыновья, а то и в старшие внуки. Рядовых сотрудников он вниманием не удостаивал.

Теперь Нардюжев, прежде даже не всегда здоровавшийся с Акуловым и Хвостовым, вдруг заглянул к ним в кабинет и доверительным тоном спросил:

– Парни, а где у вас туалет?

Акулов свернул газету и, поднявшись из-за стола, сказал:

– Пойдёмте, я провожу.

«Ага, давай, ещё член ему подержи!» – со злостью подумал Хвостов, которого в равной степени раздражали высокомерие одного и безалаберность второго.

Он вздохнул, потому что знал, что разговор с Акуловым окончен, всё останется как прежде, придётся терпеть и работать за двоих ради будущего повышения по службе.

Дмитрий проводил посетителя в конец отделения, показал на нужную дверь и остался снаружи дожидаться Нардюжева.