– Да нет же! Все это совсем не так. Я всегда думаю о тебе.

– Нет, Кутя! Ты опять не понимаешь, – я ненавидела, когда он меня так называл, а ему ужасно это нравилось. – Я говорю не о носке, а о твоем отношении ко мне. Я хочу знать, о чем ты думала, когда доставала белье из стиралки? Скажи мне, о чем, а может, и о ком ты думала?

Эльнар начинал ходить по комнате, посадив меня на стул.

– Эльнар, я устала! Я хочу есть и я хочу в туалет.

– Вот об этом я и говорю. У тебя нет совершенно уважения ко мне, не говоря уже о любви! Я ей распинаюсь про чувства, а она, видите ли, хочет в туалет!

Эльнар начинал закипать, и это был очень нехороший признак.

– Ты меня замучил! Ты меня достал, – набравшись смелости, я встала и хотела уйти в туалет, но сзади на меня обрушился удар по голове. Из носа пошла кровь.

– Господи, где же моя родная жена? Знаешь, она умерла у меня на руках, она обнимала меня, когда испустила последнее дыхание. Говорят, умершие тела твердеют, она так и ушла из жизни с согнутыми руками, – причитал Эльнар, потирая кулак, которым он ударил меня по голове. А я пыталась остановить кровь, обвиняя себя, что не потерпела еще чуть-чуть.

– Кутя, прости! Вот видишь, что происходит, когда не повинуются. Ты ведь не повиновалась. Признайся! – глаза Эльнара сузились и ноздри раздулись. – Следи за языком! Всегда следи за языком!

– Да, я сама виновата! Прости! Прости! – захлебывалась я в рыданиях.

– Ну все, все! Давай закончим… И все же о ком ты думала, когда убирала белье из стиралки?

Ведь я начала жестко пить, именно чтобы пережить его «наставления»!

– Мне кажется, ты не понимаешь всей ситуации! – Гонзалес почти вплотную приблизился ко мне, и его шепот щекотал мне в ушах. – Твоя ситуация довольно тяжелая, как ты сама могла догадаться. Но хорошая новость в том, что все зависит от тебя, в какую сторону качнуть развитие событий.

– От меня?

– Да, если ты скажешь правду, то увидишь свою дочь, своих детей.

– Увижу? Конечно, скажу правду. Мне нечего скрывать!

Я понятия тогда не имела, что, согласившись говорить, совершила роковую ошибку, которая безнадежно повернет мое дело против меня, а мою жизнь – от меня!

– Хорошая девочка! Давай, расскажи нам, когда вы приехали в США и какая настоящая цель вашего приезда.

Я начала свой рассказ про то, как мы приехали в Америку, какие у нас были отношения с Эльнаром и как я попала в стриптиз-клуб. Я также рассказала про его отношение ко мне, про то, что он заставлял меня работать стриптизершей и продавать свое тело. Где-то внутри меня затеплилась надежда – если я расскажу о своей жизни, они сжалятся надо мной, поймут, что я никакая не преступница, а просто бесправная узбекская женщина, которая должна делать все, что приказывает муж. Но через некоторое время Джонсон начала нетерпеливо перебивать меня:

– Переходи к делу! Мне надоело твое нытье.

Я не понимала, что они от меня хотят.

– Я же отвечаю на ваши вопросы.

Потеряв терпение окончательно, Джонсон начала с раздражением навязывать мне свои утверждения, что мы с мужем провезли контрабандой трех русских женщин из Узбекистана в США, заставляли их танцевать и забирали их заработок. У меня перехватило дыхание. Место страха в моем теле занял клокочущий вулканический гнев. Они почувствовали это и, к моему удивлению, внимательно стали слушать. Страха больше не было, моя злость придала мне силы, чтобы говорить уверенно. Я сама согласилась говорить, и только я одна должна была привести допрос к справедливому концу. Но теперь я понимала, что он может быть очень страшный. Допрос был похож на смертельный бой, где нельзя проиграть.