– Ту самую, которую впоследствии вы играли на праздничном вечере? – догадался Зверев.

– Ее! Я часто наигрываю в голове те или иные произведения, которые мы с мужем исполняем вместе, так вот: в тот момент, когда я вышла из гримерной, я стала напевать Маленькую симфонию. Я музыкант, я могу с точностью до нескольких секунд восстановить в памяти ту или иную композицию даже без своей скрипки. Так вот, звучит эта композиция ровно двадцать одну минуту. Я точно помню, что закончила напевать как раз в тот момент, когда подошла к крыльцу санатория и вошла в него через главный вход. Для того чтобы пройти по коридору в левое крыло здания, где расположена наша гримерная, нужно сорок шесть секунд…

– Что? – воскликнул Зубков. – А это-то вы откуда знаете?

Зверев зло посмотрел на Зубкова, тот осекся.

– Продолжайте, – процедил Зверев.

– Мой муж слепой, и мы с ним сотни раз проходили по этому коридору! Прохор как-то сказал, что способен и без меня отыскать вход к гримерной, потому что на это у него уходит сто тридцать шесть шагов и тратит он на них ровно сорок шесть секунд. Я уже настолько привыкла ходить с такой же скоростью, как и мой слепой муж, что абсолютно уверена, что сегодня и мне понадобилось столько же времени. Таким образом, я бы сказала, что отсутствовала в гримерной с шести часов до шести часов двадцати одной минуты и сорока шести секунд. Вероятная погрешность не больше трех-четырех секунд.

Зверев усмехнулся.

– Неужели такое возможно?

– Хотите проверить? – с запалом воскликнула Юлия.

– Ну хватит! – вконец измученный, воскликнул Зубков. – Я устал от вас, товарищ майор, и от ваших дурацких методов допроса. Изо всего вышеуслышанного я делаю лишь один вывод, а именно то, что лишь один человек мог отравить мундштук саксофона, и это Станислав Гулько.

– А как же Дюков? Почему бы не вспомнить и о нем?

– А потому что в невиновности Дюкова я нисколько не сомневаюсь! – упрямо заявил Зубков, потом строго посмотрел на Елизарова, который все так же стоял у окошка, держа блокнот в руке.

– Никитка, хватит спать! Нужно срочно отыскать этого уборщика и доставить к нам в отделение!

Зверев вернулся в свой номер уже под утро, но, улегшись в кровать, так и не смог уснуть. Перед глазами постоянно всплывали лица тех, кто в этот день встретился ему на пути: Зубков с его испещренной оспинами рожей и «пожеванной» рубашкой, импозантный и вальяжный здоровяк Дюков, высокомерная Агата с ее скучной соседкой-буквоедкой, конечно же рыжеволосая скрипачка Юлия. В отличие от Зверева, его сосед с забавной фамилией Медведь спал безмятежным сном и при этом громко храпел, видимо, так же, как и его косолапый тезка.

Когда зазвонил будильник, Медведь тут же его отключил, довольно бодро встал, посмотрел на Зверева, который притворился спящим, и отправился в ванную. Умываться он не стал, судя по всему, только почистил зубы, вошел в комнату и, достав из-под кровати гантели, принялся делать зарядку. Ни дать ни взять динамовец. Зверев, не сомкнувший глаз в течение всей ночи, снова принялся про себя на чем свет костерить своего высокопоставленного соседа. Вот же ловкий прохвост, так его провел. Кто бы мог подумать, что этот простоватый лысенький мужичонка окажется такой высокопоставленной фигурой. А он не прост… ох как не прост этот забавный динамовец. Когда Медведь закончил свои пассы с гантелями, он сходил в душ и, когда вышел, громко окликнул Зверева:

– Паша, вставай! Ты ведь уже давно не спишь, я это понял, так что хватит притворяться.

Зверев рывком уселся на край кровати и сунул ноги в тапки.