Отец даже не поднял взгляда от газеты.

– Возьми мой кошелек, он в кармане плаща.

Довольная, я побежала в прихожую. Как хорошо, что папа сегодня один зашел на обед! При маме такое бы не прокатило.

Из кухни донеслось:

– Фло, три фунта, не больше!

– Хорошо, пап!

До вечера у меня оставалось несколько часов, и я решила использовать это время, плотно засев за домашку. Учеба в Левеншулме и так не сахар, а в выпускном классе из девчонок и вовсе выжимали все соки. Учителя любили приговаривать, что это все для нашего же блага, вот поступим в престижные учебные заведения, получим шикарное образование, заживем жизнью мечты и будем школу добрым словом вспоминать. Лично мне кажется, что лажа это какая-то – с благодарностью вспоминать тех, кто мучил тебя и в грош не ставил, наслаждаясь при этом своей властью над молоденькими испуганными ученицами.

Но так или иначе, учиться надо. И только выполнив свой долг прилежной выпускницы, я позволила себе отложить учебники и перейти к более приятному занятию – сборам на концерт. Как уже говорила, мне кажется, во мне живет неплохое чувство стиля, и сегодня я решила позволить ему вырваться на свободу. В школе мы обязаны носить форму, так что приодеться получается редко. С тем большей радостью и возбуждением я стала перерывать содержимое своего шкафа.

Через полчаса образ окончательно сложился, и я удовлетворенно разглядывала себя в зеркало. У меня русые слегка вьющиеся волосы, доходящие до лопаток. В школе нельзя распущенные, и я наконец дала им волю, заколов на затылке лишь пару прядей. Мама часто повторяет, что мое лицо красивой овальной формы, и его надо открывать, а не занавешивать волосами. Белую рубашку я заправила в голубые прямые джинсы с высокой талией. Большинство девчонок все еще носит клеши, но у родителей на фабрике уже начали отшивать более зауженные модели. Сверху накинула персиковую курточку бомбер. Образ дополнила зелеными сережками в тон моих глаз, которые достались мне от бабушки. Я до сих пор скучаю по ней. Завершила преображение, мазнув на веки немного маминых синих теней и подкрасила губы ее розовой помадой.

«Надеюсь, Оливия меня не прибьет, – подумалось мне – но, если она снова явится как серая мышь, это ее проблемы».

Уже затягивая шнурки кедов, я вспомнила, что хотела надушиться. В ход пошла мамина «Диорама» от Диор. Благоухая томными нотами ландыша и жасмина, смешанными со сладкой легкостью дыни и персика, я вышла из дома и направилась к перекрестку.

Оливия прислушалась к моему совету. Сегодня на ней был легкий пуловер мятного цвета с v-образным вырезом. Золотая цепочка поблескивала на обнаженной шее. Бедра обтягивала симпатичная юбка шоколадного цвета. И, судя по ее глазам, которые обрели еще большую выразительность, она тоже воспользовалась маминой косметичкой.

– С цепочкой ты поаккуратнее, – сказала я ей после приветствия – бедноты сейчас много, как бы не позарились. Нам с Оливией повезло – мы выросли в обеспеченных семьях. Но далеко не весь Манчестер, к сожалению, жил в достатке. Скорее, наоборот. Город утопал в бедности.

– Да, я тоже об этом подумала. – ответила она – Я накину шарфик, пока мы будем добираться в клуб.

– Что это за место хоть?

– Клуб называется «Рафтерс». Придется проехаться на автобусе.

– Да не проблема.

Спустя минут сорок мы вывалились из душного автобуса, наполненного усталым и потным рабочим людом. От волнения у меня заболел желудок, но я старалась не подавать виду, болтая с Оливией о всякой ерунде. Мы подошли к зданию из красного кирпича, где была условлена встреча с Томасом и его другом. Над одним из входов висела табличка «Рафтерс». Чуть ниже нее пестрели афиши с рекламой концертов каких-то незнакомых мне групп. Вокруг клуба шаталась необычная публика – много молодежи в черном, с цепями и металлическими украшениями на одежде. У некоторых были ирокезы или начесы.