Однажды Мелочь стояла в очереди на отдачу каких-то деловых бумаг в каком-то ведомстве на Дровяном переулке. Точнее сказать это не сама очередь, а предочередь, потому что все в том ведомстве обедали. Перед Крохой стояли три похожих друг на друга женщины и вели разговор между собой. Мелочь своим знаменитым жестом как бы нечаянно отодвинула прелесть своих волос и услышала разговор примерно с середины. Вы, конечно, скажете, что можно понять из разговора незнакомых людей, да еще не с начала его, а с середины, плюс/минус 2 слова – да ничего, но у Крохи было обратнопоступательное чувство воображения. По простому это выглядит примерно так. Вы пишете какое-то слово или даже его половину и отдаете это Мелочи, которая не только заканчивает ваше слово, но и приставляет спереди и позади другие слова, из которых получается именно то, что вы имели в виду. Этот замечательный феномен и называется теперь в прикладной парапсихологии термином «обратнопоступательное чувство воображения». И все благодаря Крохе.

Все это началось очень давно, когда сама мелочь была еще и сама очень мелкой и носила не длинные волосы без ничего, а голубой шелковый бант на голове на середине ничего. Старшая Крохина сестра рассказала ей считалочку, которая звучала так: раз, два, три, четыре, делим, делим на четыре, умножаем на четыре, получается четыре. У Мелочи от такой считалки произошло что-то разрывное в белокурой головушке, и даже бант сам по себе развязался. Она могла брать любую цифру, приставлять к ней любые знаки и другие цифры с обеих сторон, потом ставить знак “получается” и писать правильный ответ. Папаня очень загордился своей Мелочью и хотел взять ее к себе на завод – помогать производству, но маманя сказала, что завод от нее никуда не убежит, а сначала надо отвести ее к детскому доктору, чтобы тот определил, чем ребенок хворает. Детский доктор, естественно, ничего определить не смог, потому что у него из медицинского оборудования были только плоские палочки для осмотра горла от скарлатины или какой-нибудь там ангины и градусник с невидимой никому кроме него ртутью. Еще у него был маленький резиновый молоточек, но им он ничего не забивал, а так просто махал им в воздухе перед глазами, а потом с размаху лупил по коленям. Доктор и в тот раз выполнил свой долг и использовал все подсобное оборудование на Крохе, но диагноз так и не определил. Зато он дал мамане направление к взрослому доктору, чтобы тот попробовал разобраться, что собственно неправильно с Крохой.

Взрослый доктор был оснащен намного лучше – у него на голове было зеркало с лампочкой для заглядывания в ушные и другие полости, много блестящих трубочек, похожих на свистки, кипящие в кастрюле шприцы на всякий случай и буквы на стене разных размеров. Взрослый доктор, впрочем, был много умнее детского: он для начала, чтобы не спугнуть никого, решил позадавать вопросы. Но вовсе не Крохе, а мамане. Интересовался, кто из ее родственников, чем болел в детском возрасте, особенно налегал на дедушку. Маманя не знала об этом много и ничего конкретного не отвечала, но доктор писал об этом быстро и много. Потом он перешел к вопросам о папане. И здесь ему утешительного ничего не сказали. И только после этого он обратился к Крохе и почему-то на «вы». Мелочь была в недоумении с его этим дурацким «вы» – она крутила головой, пытаясь понять, к кому еще кроме нее он обращается. Но никого в кабинете больше не было, кроме мамани, которая стояла у окна с платочком в руке и тихонько всхлипывала. Кроха поняла в конце концов, что отвечать придется ей одной, ведь кроме нее никого и не было, и отвечала обо всем что знала и чего не знала. Напоследок прочитала все цифры на дверях во всех рядах и сказала, что им пора домой – у нее медведи с утра не кормлены – могут кукол переесть. Уколов Мелочи делать в тот раз не стали, просто прописали рыбий жир и прогулки. Мелочь и так это все принимала. Мамане доктор сказал, что это возрастная аномалия, которая может пройти после полового созревания. Мамане от таких прогнозов стало и вовсе плохо, и она допила все, что там еще оставалось в графине.