– Можешь спросить лично настоятеля, когда я закончу.

Все те же притворные улыбки, что и в Солнечной церкви. Только никто не пытается нацепить на тебя красный пояс и заставить восхищенно пялиться на светило, заливаясь слезами. Смазливая девушка с короткой стрижкой предложила часы на дешевом матерчатом ремешке. Горсть таких же лежала на низком столике возле брошюр, украшенных изображениями шестерней. В прозрачном поддоне под огромной фреской, содержащей только изображение десятки в минус десятой степени, лежали вперемешку старые поломанные хронометры, изношенные арифмометры, куски малоизвестных механизмов с торчащими пружинами.

– Возьмите, пожалуйста. Точное время уже выставлено. Если у вас есть сломанные часы или другие механизмы – мы с радостью примем пожертвование.

Рой полез в кошелек и поискал глазами урну для монет. Но ее нигде не было. Озадаченный, он смотрел на протянутые наручные часы.

– Нет, спасибо.

– Прошу вас, дайте шанс механизму исполнить свое предназначение!

Рой растерянно взглянул на Лимана, но то только пожал плечами.

– Секунда, деточка, не стоит приставать к нашим гостям, – живой и неестественно радостный голос разбил неловкое молчание. – Пожалуйста, простите нас!

Настоятель носил простой белый костюм и церемониальный фартук с таким же декоративным и скорее всего даже нарисованным карманом.

– Констебль, рад вас видеть снова! И вашего друга тоже, хоть мы и не представлены.

– Он всегда говорит витиевато, привыкай, – громко шепнул Лиман, но девочка Секунда с часами в руках не ответила даже тенью улыбки. Она смотрела на настоятеля и глаза ее становились все больше и больше. Когда они заблестели, Лиман тихо ругнулся.

– Черт с тобой, сектант хренов. Давай сюда свои будильники. Приличия – есть приличия. Рой, тяни руку.

Тонкий ремешок обвил запястье. Часы были холодными и тяжелыми.

– Спасибо, – поклонился настоятель. – Благодарен, хотя это было совсем необязательно.

– Как же… У меня нет столько носовых платков на твоих «заводных» девочек.

Рой хохотнул, но вовремя прикрыл рот рукой.

– О, не переживаете. Это у констебля своеобразный юмор. Обидеть ни меня ни это место невозможно, – он умиротворенно вздохнул и взглянул под свод, где покачивался тяжелый маятник. – В этом простом свойстве великого механизма кроется и его главная сила – он абсолютно безучастен к страстям. Ваши слова, как и мое великодушие к гостям Церкви – не более чем шевеление воздуха, который перемалывают соединяющиеся зубцы шестерней. Идемте, вы же хотели поговорить.

Никакого кабинета или уединенной комнаты в конце короткого похода вглубь храма не последовало. Они присели на длинную скамью спиной к немногочисленным прихожанам. Перед ними сверкал бронзой и хромом и шуршал тысячами шестеренок и вариаторов механический алтарь. Желтые и зеленые пятна света от витража играли на его безупречно отшлифованном корпусе. Цифры в окошках на самом верху неспешно вели обратный отсчет.

– Простите…, – настоятель пощелкал пальцами и вопросительно кивнул Рою.

– Хета Первый…, – спохватился Рой.

– О, так вы из Жерла. Большая честь.

Лиман брезгливо поморщился и требовательно протянул руку.

– Клод, завязывай с любезностями. Меня сейчас стошнит.

Настоятель – Клод усмехнулся и полез во внутренний карман пиджака. В портсигаре с механическим доводчиком и замком лежало четыре сигареты.

Рой огромными глазами следил за тем, как Лиман подкуривает свернутый табак. В свете витража повисло сизое облачко.

– Это же…

– Незаконно, – улыбнулся Клод и достал сигарету себе тоже. Дунул в полый фильтр. – Но нашему богу плевать на законы, табак и дым. Чистую логику его разума не смутить непристойным поведением, верно? – он подмигнул Лиману, но тот, прикрыв глаза, пускал кольца в сторону жужжащего и клацающего алтаря. – Чем обязан?