В этот момент мне показалось, что я слышу шум: как будто на улице остановили машину, не выключая мотора, только не у нашего подъезда, а чуть подальше. Я еще подумала, что это Ардуэны из соседнего дома. Они частенько возвращаются на рассвете. Прошло еще несколько секунд. Потом Лоньон прошагал по коридору и вышел из подъезда, хлопнула дверь; сразу же шум мотора усилился, видно, машина тронулась, и тут прогремел выстрел, потом второй, третий.

Мне показалось, что в третий раз стрелявший целил в наше окно – я услышала сильный удар по ставням, посыпались стекла, и прямо над моей головой что-то просвистело…

– Машина тронулась? Так вы уверены, что на улице стояла машина? – спросил Мегрэ.

Помешивая ложечкой кофе, муж консьержки, по-прежнему сгорбившись и не поднимая головы, оглядывал по очереди сидевших за столом.

– Совершенно уверена, – ответила консьержка. – Улица у нас крутая. На подъеме машины всегда прибавляют газу. Так и эта тоже на полном ходу проехала наверх, к улице Норвэн.

– А криков не было, вы не помните?

– Нет. Сначала я боялась выйти. Но вы ведь знаете, женщины такой народ все должны своими глазами увидеть. Я зажгла свет, накинула халат и выбежала в коридор.

– Входная дверь была закрыта?

– Я же вам говорила, что слышала, как ее захлопнули. Прислушалась: на улице только дождь шумел. Тогда я приоткрыла дверь и на тротуаре, в двух шагах от порога, увидела лежащего человека.

– Как он лежал, головой к подъезду или к спуску улицы?

– Скорее к спуску – к улице Коленкур. Бедняга обеими руками держался за живот, между пальцев струилась кровь. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– Тут вы наклонились над ним и услышали или, как вам показалось, разобрали слово «привидение».

– Я готова поклясться, что именно это он и пробормотал. Тем временем в доме стали открываться окна. В нашем доме телефон только один, в швейцарской. Жильцы приходят ко мне звонить, когда им надо. Двое просили поставить телефон и вот уже больше года на очереди.

Ну, а вернулась, нашла в телефонной книге номер полиции. Этот номер надо бы мне на память знать, но дом у нас тихий и звонить туда раньше ни разу не доводилось.

– В подъезде горел свет?

– Нет, свет горел только у меня. Дежурный в полиции задал мне несколько вопросов – видно, проверить хотел, не разыгрывает ли его кто. Сейчас пошла такая мода.

Телефон висит у нас вон там, на стене – оттуда подъезд не виден. Да, ну тут сбежались жильцы… Это я вам уже говорила… Повесила я трубку и вспомнила о Маринетте. Сразу же поднялась к ней на четвертый…

– Так, благодарю, мадам! Разрешите мне позвонить от вас?

Мегрэ позвонил к себе в уголовную полицию.

– Алло! Это ты. Люка?.. Посмотри, у тебя там на столе должна быть записка от Лапуэнта по делу Лоньона… Нет, не из клиники… Еще неизвестно, выживет ли он… Я на авеню Жюно. Знаешь, поезжай-ка ты в Биша… Нет, лучше сам съезди… И будь поофициальней, а то там не любят незваных гостей. Разыщи там практиканта, студента-медика, того, что присутствовал на операции. Сам профессор Минго, наверное, тебя не примет… Надо полагать, хоть одну пулю они нашли, а может, и обе… Да, я хотел бы знать все подробности еще до того, как получу донесение… Пули снесешь в лабораторию….

Ну, как будто все, увидимся днем, сразу после обеда. Пока!

Комиссар повесил трубку и повернулся к Лапуэнту.

– Так тебе в самом деле не хочется спать?

– Нет, не хочется, шеф.

Ночной портье из «Паласа» бросил на Лапуэнта завистливый и в то же время осуждающий взгляд.

– В таком случае поезжай на авеню Матиньон. В Париже не так уж много институтов красоты, и ты без труда найдешь тот, в котором работает Маринетта Ожье. Только едва ли она сегодня вышла на работу. Во всяком случае, постарайся разузнать о ней все, что можно.