Возраст Леон определить было трудно. Очевидно, перевалило за пятый десяток, и возможно, уже давно. Матери с виду было не меньше восьмидесяти. Она смотрела на комиссара быстрыми птичьими глазками. Большой нос достался Леон не от нее, а от отца, чья увеличенная фотография висела на стене.

– Я только что был у консьержки на улице Бонди.

– Наверное, она пришла в ужас.

– Да. Она его очень любила.

– Все его любили.

При этих словах на щеках у нее проступил легкий румянец.

– Он был таким хорошим человеком! – поспешно добавила она.

– Вы с ним часто виделись потом, ведь так?

– Он приходил повидаться несколько раз, не могу сказать, что часто. Он был очень занят, а я живу далеко от центра.

– Вы не знаете, чем он занимался в последнее время?

– Я его об этом никогда не спрашивала. Казалось, он вполне преуспевает. Полагаю, что он завел какое-то собственное дело, поскольку не должен был высиживать определенные часы на работе.

– Он не рассказывал о людях, с которыми общался?

– Мы говорили главным образом об улице Бонди, о магазине Каплана, о месье Максе, об инвентаризации. Каждый год это было целое событие, ведь у нас в ассортименте насчитывалось больше тысячи единиц товара.

Она поколебалась, потом спросила:

– Полагаю, вы виделись с его женой?

– Да. Вчера вечером.

– Что она сказала?

– Она не понимает, почему ее муж в минуту смерти оказался в желтых ботинках. Утверждает, что их надел на него убийца.

Леон, как и консьержка, тоже заметила эти ботинки.

– Да нет, он часто носил их.

– Еще когда работал на улице Бонди?

– Нет. Гораздо позже.

– Насколько позже?

– Ну, может, спустя год.

– Вас не удивили его желтые ботинки?

– Удивили. Он так никогда раньше не одевался.

– Что вы подумали?

– Что он изменился.

– Он действительно изменился?

– Он был не совсем такой, как прежде. Шутил как-то иначе. Даже хохотал.

– А до этого не смеялся?

– Смеялся, но не так. Что-то новое появилось в его жизни.

– Женщина?

Это было жестоко, но он должен был задать этот вопрос.

– Возможно.

– Он рассказывал вам о чем-то сокровенном?

– Нет.

– Он никогда не пытался ухаживать за вами?

– Никогда, – ответила она торопливо. – Клянусь. Уверена, что ему это даже в голову не могло прийти.

Кот покинул старуху и переместился на колени Мегрэ.

– Пусть сидит, – сказал он, поскольку она собиралась его согнать. Курить трубку он не осмеливался. – Представляю, какой это был тяжелый удар для всех вас, когда месье Каплан объявил, что закрывает дело.

– Да, это было тяжело.

– Особенно для Луи Туре?

– Месье Луи был самым преданным работником. У него были свои особые привычки. Он ведь начал работать здесь с четырнадцати лет, мальчиком-рассыльным.

– Откуда он родом?

– Из Бельвиля. По его словам, его мать осталась вдовой и однажды сама привезла его к старому месье Каплану. Он еще ходил в коротких штанишках. Он ведь почти не учился в школе.

– Мать умерла?

– Уже давно.

Почему у Мегрэ создалось впечатление, что она что-то от него утаивает? Она казалась открытой, смотрела прямо в глаза, и все же он чувствовал, что она ускользает, так же неслышно, как двигалась.

– Говорят, ему нелегко было найти работу.

– Кто вам об этом сказал?

– Я так понял из разговора с консьержкой.

– Когда тебе за сорок, найти работу особенно тяжело, да еще когда нет какой-то определенной специальности. Я сама…

– А вы искали?

– Всего несколько недель.

– А месье Луи?

– Он искал дольше.

– Вы это предполагаете или знаете наверняка?

– Знаю.

– Он бывал у вас в то время?

– Да.

– Вы помогали ему?

Теперь он был в этом почти уверен. У таких, как Леон, всегда есть сбережения.

– Зачем об этом говорить?

– Понимаете, пока я не буду иметь полного представления, чем занимался месье Туре в последние годы, я ни за что не смогу найти убийцу.