Енисеев сунул голову между острых зубцов, золотистый шар начал уменьшаться. Дмитрий сопел завистливо, Саша судорожно дергалась поблизости, лицо ее побледнело еще больше. Дмитрий как сомнамбула приблизился к Енисееву и, едва тот оторвался от источника меда, поспешно занял его место.

Сперва, как и полагалось, поглаживал муравья по голове, сяжками делал ритуальные движения, потом так увлекся медом, что только держался за основание усиков, словно за рукояти управления «МИГ-29С». Сверкающие жвалы, способные в один миг перекусить человека, касались острыми зубцами шеи Дмитрия, но на пиру смерть не страшна, и Дмитрий ни на что не откликался, поглощая сытно пахнущий мед.

Енисеев впервые ощутил, как напряжение уходит. Он облегченно засмеялся, а Дмитрий, сытно отдуваясь, небрежно разомкнул жвалы, чтобы вытащить голову, погладил ладонями вздувшийся живот. Саша стояла как соляной столбик, глядя на них, особенно на Дмитрия, во все глаза.

– Здорово живут, скажу вам, – проговорил Дмитрий довольно. – Что жрут, что жрут!.. Да, муравьем жить можно. Енисеев, я готов задержаться. Что нам несколько минут? Да хоть на сутки! Только не дадут, пинцетом пособирают…

Он указал большим пальцем в колыхающиеся тучи. Енисеев сказал, смеясь:

– Смотри, куда муравей понесся!

– Куда… Обратно на дерево. А что?

– Ты забрал у него весь запас. Куда в тебя столько влезло?

Дмитрий оскорбленно повел крутыми плечами.

– На аппетит я никогда не жаловался. Даже в прозекторской когда-то работал лаборантом, и то садился там перекусить бутербродами. В моем роду умели поесть! Потому росли мужики, а не хлюпики. После такой еды я на все готов. Енисеев, ты, когда еще увидишь такого… ну, с медом, толкни, а?

– Понравилось?

– Винюсь, зря костерил их. Теперь же, когда поел ихнего хлеба…

Саша жалобно пискнула, отыскивая голос, убежавший чуть ли не до кабинета Морозова:

– Евлампудий Владимирович!.. Дима… Вы меня на уши поставили. Мирмеколог – еще понятно, но ты… ты ж прямо обнимался с этим страшилищем!

Дмитрий коротко хохотнул:

– Хорошие парни. Бравые, открытые, простые. Совсем как я! Все наше невежество. Расисты мы малость. Чую, подружимся…

Саша покосился наверх:

– Представляю, что наснимали кинооператоры. Мы за этот рейд продвинули программу на год вперед. Если не больше.

На взгляд Енисеева, ствол подмаренника был толще баобаба, однако во всем чувствовалась непрочность конструкции, рыхлость. Там, в мире больших людей, чудовищное тяготение уплотняет клетки даже в самом крохотном деревце, диктует форму, зато здесь для Конструктора простор, для фантазии раздолье!

Солнечный луч высветил сквозь тонкую кору вздутые соком клетки, продолговатые кабели волокон, соединительные ткани. Все пропитано холодным замутненным соком, что медленно двигается от невидимых корней, несет наверх питание, строительный материал…

Саша подпрыгнула, ловко побежала вверх, цепляясь за микроскопические трещинки. Дмитрий скакнул еще выше – после медовухи сила играла, готов драться хоть с тигром, хоть с кузнечиком, – побежал на четвереньках, едва ли уступая в скорости фуражиру.

Стараясь не выглядеть особенным растяпой, Енисеев спешил следом, пугливо шарахался от бегущих вниз муравьев. Дважды сбивали, зависал на кончиках пальцев, но какие могучие, оказывается, у него пальцы!

Саша и Дмитрий ждали его у развилки. По двутавровой балке упругого черешка перебежали на широкий, как поле стадиона, лист. Поверхность мерно покачивалась в теплых токах воздуха. В Большом Мире Енисеев запросил бы у стюардессы гигиенический пакет, здесь же только присел, чтобы не сбросило толчком воздуха.