Вместо приветствия он улыбнулся, поставив на тумбочку у входной двери увесистый пакет явно с продуктами:

– А я-то наделся застать вас спящими и приготовить стартовый завтрак в стиле холостяка с большим количеством мяса, яиц и очень крепким кофе.

И если я только промычала в ответ что-то невнятное, но обозначающее вялое приветствие, то Инира расцвела буквально на глазах, от такой перспективы явно взбодрившись куда сильнее, чем от ранней прогулки на лютом морозе.

– Ради такого мы можем притвориться спящими, – улыбнулась она очаровательно и заинтересованно, а я с трудом смогла сдержать тяжелый вздох.

Ну ведь нельзя ей было так увлекаться им!

Но, видимо, было уже очень поздно пытаться вразумить подругу и напомнить о том, что ее интерес замечу рано или поздно не только я одна.

Вот только односельчане молчать не будут и расскажут все ее отцу-шаману.

Ата (прим. эскимосский – «отец») души не чаял в своей единственной дочери-красавице, но законы и обычаи чтил свято и рьяно, а потому ждать от него благословления было делом пустым и глупым.

– Или можем помочь в приготовлении, – добавила быстро Инира, с интересом заглядывая в пакет, пока Хант с таким же интересом смотрел на нее саму – облаченную в одну миленькую пижамку и босиком.

– Гуляла? – наконец спросил он, кивая на подругу, на что она быстро закивала головой, тут же выдав то, что я бы сама ни за что не рассказала Ханту:

– Искала следы незнакомца у дома.

Вот черт!

Мои щеки тут же стали красными, и я неловко заерзала под тяжелым одеялом, упорно делая вид, что я пытаюсь устроиться удобнее и якобы не замечаю, как мужчина бросил взгляд своих цепких синих глаз на меня.

– И нашла?

– Да. Кто-то действительно входил в дом ночью. Или очень рано утром.

– Очень рано утром. Это был я.

Было ощущение, что меня просто пнули в грудь.

С разбега.

Ногой.

Эти слова Ханта оглушили и заставили глаза распахнуться, причем не столько в шоке, сколько в полнейшем недоверии!

Как это был он?

Ложь!

Пока я задыхалась от раздирающих чувств от ярости до полного онемения и судорожных попыток сопоставить факты, Инира первой оправилась от шока, тут же прищурившись и спрашивая вполне разумно:

– И зачем ты приходил?

– Переживал за вас. Я спросил в деревне о здоровье Алулы, и никто ничего не смог сказать мне вразумительного, – спокойно пожал плечами Хант, скидывая с себя пуховик и обувь, чтобы направиться на кухню. – Поэтому я решил проверить лично, что у вас здесь происходит.

Инира смотрела на него долго, не моргая и хмурясь, в конце концов вскидывая бровь:

– И пришел босиком?

– Я же рассказывал вам, что закаленный с детства, – улыбнулся мужчина очаровательно.

Даже чересчур.

Жаль, что для Иниры этого было достаточно, чтобы она улыбнулась в ответ и пошла вслед за мужчиной на кухню, а я просто отвернулась к мирно спящей Доче, обняла ее и закрыла глаза.

Я притворялась, что сплю.

Просто не было желания ни слышать разговор на кухне.

Ни кушать то, что приготовила эта сладкая парочка.

Я знала только одно – Хант говорит неправду.

Но для чего делает это, не понимала, как бы ни старалась.

Лишь когда он ушел, так и не дождавшись того, что я проснусь, Инира присела на кровать рядом со мной, тяжело выдыхая:

– Ну, может, уже хватит?

– Что хватит?

– Притворяться, что ты спишь.

Я повернулась к подруге, заглядывая в ее красивые необычные темные глаза:

– И ты ему поверила, ила?

– Нет. Но чтобы понять, для чего Хант устроил весь это спектакль, нужно убедить его в том, что мы поверили.

Я была шокирована во второй раз за это странное утро, но теперь улыбнулась, сжимая горячие хрупкие ладони подруги.