Он: Ревность к музе… Это забавно…
На заднем сиденье проснулся Антон, кудлатая голова крутилась туда-сюда в попытке сориентироваться в пути.
– Варь! Где это мы?
Не только в пространственной прострации, но и во временной пребывала Варя – в полувековой давности, где-то в дебрях этих северных лесов… Нашёл у кого спрашивать – она сейчас с Поэтом в крестьянской избе…
– Тошенька, ты о нём имеешь какое-нибудь представление?
Даже без имени он понял, о ком она.
– Он у меня на рабочем столе. Он дал размер всему русскому рэпу. Клёвый чел!
И, напялив наушники, опять завалился на своё лежбище.
Листая томик, в разделе «о нём» Варя обнаружила несколько писем друга к Поэту времён ссылки.
Годилось для сценария.
Письмо Бориса
Борис
10 июня 1964 г.
…Варя печатала в планшетнике:
«Осенняя дождливая ночь за окном деревенской избы.
Керосиновая лампа на столе едва светит. На кровати в углу спит Мария. Уронив голову на стол – Иосиф.
В лампе кончается керосин. Начинает гореть фитиль. Чёрный дым струится из стеклянной трубки…»
– Опять этот огонь, этот дым, – с досадой шептала Варя.
…Кстати и дождь подоспел.
В какую-то минуту пересеклись пути «Малевича» и тучи-шатуна, похожей на пришельца из космоса на длинных ногах-щупальцах; было видно и начало дождя, и его конец – как в автомойке вдруг стало темно, стёкла словно расплавились, и весёлое облачное божество ударилось в пляс на крыше, отчего Варю прошило ознобом, и она, захлопнув планшетник, принялась натягивать на себя плед.
Из водительской кабины выглянул Нарышкин и крикнул ей с весёлым вызовом:
– А в Дублине сейчас солнце!..
И показал язык «актрисе погорелого театра».
Ярославль
1
Плоское лобовое стекло «Малевича» по краям, в недосягаемости стеклоочистителей, было усеяно останками разбившихся бабочек, жуков, слепней. А в чистой широкой части своей открывало возможность для обозрения холмистых просторов вблизи Ярославля, удивительно обихоженных, рассечённых даже и не шоссе, а автобаном почище подмосковного – следствие избытка битума на здешних заводах.
Город в дымке вставал вдали видением острова Буяна в царстве славного Салтана, розовый с бело-голубым, накатывался пряничными двухэтажными кварталами мещанской слободы, а за мостом, за стенами монастыря строго поглядывал оконцами церквей из обливного кирпича, светился золотом куполов, позванивал затейливыми частоколами литых чугунных оград, напрягал средневековой узостью улиц и казавшимся поэтому естественным отсутствием дорожной разметки, так что, высматривая траекторию движения, Вячеслав Ильич лбом касался окна, оправа очков постукивала о стекло.