– Тебя посадят в тюрьму до конца дней. – начал он. – Ты будешь околачивать полы и стены темной камеры, закрытой от солнечного света, женщин, ресторанов и баров с отменным алкоголем и изысканными блюдами. В общем и целом, будешь максимально ограничен в возможностях этой удивительной и прекрасной жизни. Это Айова, приятель, вряд ли тебе сделают скидку в этот раз.
Он так говорил, будто сбылась его давняя мечта, серьёзно конечно говорил, без улыбки, но мне казалось, что где-то в глубине все его существо просто ликовало. После этих слов я встал и вышел, по обыкновению через парадную дверь, оставив бармену эту чертову двадцатку прямо в тарелке. В глазах двоилось, тело с трудом слушалось пьяного командира в моей голове, я изрядно пригубил в этот раз. Выходя на улицу, я заметил, как какой-то мужик ставит на сигнализацию свой желтых кадиллак, старый кадиллак, годов семидесятых, местами покрытый ржавчиной. Этот мужик шел прямо ко мне. Подойдя к двери, он глянул на меня глазами, такими глазами, в которых читалось что-то знакомое, будто уже целую вечность мы знаем друг друга, но меня это ни капли не интересовало. Я ударил его головой в нос, и он стремительно повалился на землю, заливая ее свежей кровью, что струилась, как из пожарного шланга. Я добил его двумя прямыми ударами в челюсть, и он отключился, а я достал из кармана его куртки ключи от машины и через мгновение сидел, вцепившись в руль двумя руками, в заведенной машине.
«Нет, мой друг, в тюрьму я не сяду, хватало мне на веку, ни за что» – гуляла мысль в моей голове. Посмотрев в зеркало заднего вида, я так и не обнаружил ни патрульных машин, ни единого офицера, ни даже зеваки, который спешно вызывал их. «Ну и черт с ними, наверное, таковы законы штата и таковы его жители. Смотри Фишер, все-таки скидка сто процентов».
Я хотел уехать как можно дальше, так далеко, чтобы никто и никогда не припомнил мне старых грехов перед человечеством. Дело совсем не в совести, и я уже говорил, что она меня никогда не мучила, дело только лишь в том, чтобы уйти, убежать от всего этого. Путь, конечно, не геройский, да и я не герой, скорее злодей, а для них бегство само собой разумеющееся дело. Вообще я считал, что всегда и все делаю правильно, и тот мужик, по-моему, получил по заслугам и никаких перегибов, никаких сожалений. Я крепко сжал руль в руках и чувствовал, как наполняюсь все большей яростью. Это конечная точка. Считай, дыши, расслабляйся, да делай, что угодно – все бесполезно. Злость захватила меня целиком, без остатка, в свой страшный плен и нет выхода оттуда. Я знал, что больше она меня одного не оставит.