. Помню глаза директора и выпускного класса, когда меня назвали “лучшим учеником школы”. Жаль, родители этого не видели, но когда я пришёл домой, меня ждал клубничный торт и первый чек на семьсот долларов. Жаль, что я до сих пор на них живу. Я часто им звонил, так, ради приличия. Всегда бесило, когда отец вырывал трубку и наставлял: “слушай, что я тебе говорю, ты ещё молодой, многих вещей не понимаешь.” Надо было искать работу, чтобы не я слушал, а меня слушали. Вспомнились апплодисменты в кафе. Эх, почему нельзя было пережить этот момент ещё раз? Мне будто дали самую сладкую сладость, и мне хотелось ещё.

От таких мыслей я решил подойти к окну и подышать спёртым воздухом. Не пропуская ни одной дорогой машины, меня всё больше душило чувство вины. Год, проведённый здесь – и что в итоге? Бесплатно даю диагнозы и выношу утки за пациентами, живя на деньги родителей. А ведь водители дорогих машин не сидели, сложа руки. Почему я трудился только тогда, когда хотел сдать экзамен? Я ведь и сейчас хотел лучшей жизни для себя, но будто забыл об этом. От этой мысли и холода в квартире меня встряхрнуло. Сделав глубокий вдох, я пообещал себе, глядя на фонарный столб, падающий на самое блестящее и самое дорогое авто в рабочем квартале, что буду делать всё, чтобы воплотить свои амбиции в жизнь.

– Решено: пора что-то менять.

Глава 2. Риски и амбиции

На улице вновь было жарко: только когда добрался до больницы святого Олафа и сделал большой глоток холодной газировки, я готов был работать. Вообще, я часто слышал об этой больнице ещё до переезда. Что мои родители, что преподаватели говорили о ней, как о “лучшем выборе”. Её основатель – Олаф Бьёрнссон: скандинавский врач-мигрант, живший в середине 19-го века. Судя по бесплатной брошюре, он лечил актёров, поэтом, драматургов, политиков, общественных деятелей – всех, кто должен был говорить на публику. Говорят, что сам Авраам Линколь ходил именно к нему. Мол, Бьёрнссон настолько внимательно осматривал пациентов, что лечил не только их тело, но и душу. Мэр Харбортауна подумал, что назвать свою частную больницу в честь такого выдающегося врача – отличная идея. И старик оказался прав: за полгода существования больницы доходы вырасли почти на четверть. Всё больше инвесторов хотели видеть своё имя в списках “последователей Бьёрнссона, ведь этот статус давал множество привилегий: посещение элитных мероприятый, участие в телешоу, реклама на радио и прочее. Если у человека были деньги, и он хотел привлечь к себе внимание – это был лучший способ.

Справедливости ради, больница выглядела очень роскошно. Дорогие кресла из холодного металла, приятный линолиум, форма на медсёстрах отлично сидела. С электричеством в здании тоже не было проблем: каждый коридор, палата и даже кладовка освещались белыми лампами, аппараты МРТ вместе с рентгеном работали в исправном режиме, а на случай ЧП всегда был дополнительный генератор. Стоило мне войти, как я тут же обратил внимание на знакомое лицо. Мимо меня прошла сокурсница: Бетти Стиглиц. Нейробиология. Симпатичная девочка, но зануда до мозга гостей. Всегда училась на отлично, но только ради оценок. Мисс Стиглиц было далеко до идейного понятия совершенства, до желания сделать свою работу превосходно. Любая совместная работа с ней превращалась в катастрофу: она ругала меня за нарушение правил, а у меня чесались руки проявить себя. Она меня заметила и приветливо помахала рукой, широко улыбаясь. Сделала вид, будто она не была причиной моего крайнего визита к директору. Хотя, может я был к ней слишком суров. Вскоре ко мне подошёл опрятный врач с лёгкой щетиной на лице, голубыми глазами и аккуратно уложенными тёмными волосами. Белоснежный халат почти облигал его атлетичное тело, ремень из чёрной кожи крепко держал штаны, на ногах блестели коричневые туфли, намазанные лаком. Подошёл он ко мне уверенно, протягивая руку вперёд и расправив плечи. На этот раз на запястье были часы из телячей кожи.