По пути она заглянула в комнату Марии Константиновны, та мирно спала под действием феназепама. Даже брошенный в окно камень не смог разбудить старушку.

Вероника вернулась с веником и совком и стала сметать стекло в угол комнаты. Камень она трогать не стала, вспомнив из детективного сериала, что на нем могут быть отпечатки пальцев.

Она уже почти закончила уборку, когда кто-то навалился сзади и прижал к лицу тряпку. Вероника попыталась задержать дыхание, но через несколько секунд хлороформ сделал свое дело, и она отключилась.

…Было душно и липко, и еще слабость навалилась на все тело, и оно стало тягучим, бесформенным, чужим. Он чувствовал, что еще несколько мгновений и вовсе перестанет что-либо ощущать, чувствовать, а может быть даже дышать, потому что даже дышать становилось тяжело и ненужно. Труба, через которую он пытался протиснуть свою плоть, когда-то называвшуюся Старком, становилась все уже, и впереди не было просвета, хотя внутренний голос все время твердил, что там должен быть выход, нужно только еще одно усилие, еще один рывок. Но именно на этот рывок не было ни сил, ни воли. «Сила есть, воля есть, силы воли нет», – вдруг вспомнилось где-то услышанное, и этот простейший мотивчик человечьего разума вдруг привел его в отличное расположение духа. Он подтянул к подбородку коленки, представил себя круглым и обтекаемым, именно таким, чтобы можно было без всяких усилий катиться до самого просвета, или хотя бы лучика, малейшего сигнала, оповестившего, что все уже кончено, и можно начинать сначала.

Когда он вывалился на лужайку возле многоэтажки, первыми его заметили дети, игравшие в песочнице.

– Смотри, какой хорошенький, – направилась к нему девочка лет четырех, отряхнув сарафанчик от песка.

– Ага, пушистенький, вот бы взять его домой, – поддержала ее подружка.

– Так вам и разрешат, – хмыкнул мальчик постарше. Он продолжал вываливать песочные куличи из маленького ведерка. Занятие бесполезное уже потому, что он тут же их разваливал ударом кулачка.

«Тоже мне, масон хренов», – подумал Старк, и попытался подобраться поближе к девочке. Но она и сама уже была рядом, схватила его на руки и нежно замурлыкала над его ухом какие-то слова-сиропчики.

– Какая нежная шерстка, и глазки голубенькие… Мама, мама, смотри, кого я нашла, – побежала она к лавочке, на которой сидели две девицы и оживленно что-то обсуждали.

– Брось сейчас же! Вдруг он блохастый! – заорала одна из дамочек.

«Сама ты стерва прокуренная, да к тебе детей подпускать нельзя, дура крашеная», – разозлился Старк. Но кроме двух березок, стоявших возле этой лавочки, никто его возмущения не заметил. Зато оба деревца одобрительно зашелестели ему в ответ или просто оказали знаки внимания, кто их разберет, этих листопадных.

– А он вообще-то породистый, – подала голос вторая девица. – Похоже, британец, ну или помесь с британцем. Я точно знаю. Моя Симка маленькой точь-в-точь такая же была.

– Да хоть английский король, нам все равно его некуда брать. Ты же знаешь, проблем хватает, – продолжала упираться мать девочки.

– Ну, мамочка… – захныкал ребенок, еще крепче прижимая к себе котенка.

– И не мамкай мне тут! Сказала, брось, значит брось! – опять заорала девица и достала из пачки новую сигарету.

Старк слышал, как бьется сердце девочки. «Врожденный порок, перегрузка левого желудочка, сужение аорты, без операции года три протянет…»

– Да возьми ты его Ляльке, смотри, как она к нему прилипла. Много не съест, а малышке в радость. Кстати, говорят, коты лечат болезни, – поддержала ребенка мамина подружка.

– Ладно, я подумаю, – смягчилась девица, заглотнув очередную порцию табачного дыма.