В тот день Юля вышла раньше – я только добрался до конца первой фляжки «белого на черном». Она посмотрела в мою сторону. Припаркованных передо мной фургонов, как нарочно, не было. Я увидел ее лицо, а она, кажется, увидела меня и взглядом сказала: «Без тебя так хорошо! Уйди!» А потом отвернулась и «попрыгала» своей обычной дорогой. Я хотел посмотреть, куда она повернет, выйдя на бульвар, но вид закрыл подъехавший фургон.

Больше я ее не видел. Она не вернулась с выпечкой и кофе. На следующее утро она тоже не вышла из подъезда.

Ее взгляд «Уйди!» и ржавый борт «Газели» – вот и все, что я видел.

На такой же «Газели» шесть месяцев назад она отправила мне все мои вещи в черных мешках: вперемешку одежду, обувь, бумаги, милые безделушки, которые я привозил… мы привозили из поездок.

Мы никогда не опускались до уровня открывашек, магнитиков из дьюти-фри и даже каких-нибудь крафтовых штук из хиппи-магазина на побережье – забытая на столе в кафе зажигалка с надписью Youarenotalone1 с изображением пляшущих скелетов, плавающая в луже игрушка, кепка, принесенная прибоем, вязаная сумочка, подаренная старушкой-кечуа на острове Титикака…

Прилив в Бразилии принес нам самый лучший «трофей» – мячик «Уилсон». Только, в отличие от персонажа из «Изгоя», наш мячик был не белый, а в цветах бразильского карнавала. Вернувшись, я поставил его на стакан с изображением Багза Банни, который мы нашли в аэропорту Шарль-де-Голль год назад. Серые сводчатые крыши, повторяющие форму собора Парижской Богоматери, влажный холод из трубы-тоннеля, серый перрон с желтыми надписями Donotcross и Netraversepas2, и прямо посреди него – стакан с Багзом Банни, грызущим огромную морковь… «Уилсон» поместился сверху, и вместе они стали похожи на кубок Премьер-лиги. Мячик стал нашей последней находкой: больше мы никуда не ездили.

– Валерий Александрович, так как давно вы расстались?

– Что?

– Как давно не живете вместе?

– Шесть месяцев.

– Но видели жену две недели назад?

– Да.

– Но ее номер телефона не используется шесть месяцев.

– Не знаю.

– И вы ей до этого не звонили?

– Нет.

– Почему?

– Потому что расстались.

– А как тогда вы встретились? Договорились?

– Случайно.

– Как именно случайно?

– Люди как-то встречаются.

– А поточнее?

– Я ждал ее у подъезда.

– Ясно.

Пальцы-присоски запорхали от клавиатуры к лотку принтера, который с мягким шелестом печатал – как будто вышептывал бумагу. Я не хотел смотреть ни на Поддубных, ни на Кочубея. Оглядел кабинет: он был свежеокрашен в персиковый цвет, наличники двери – кристально белые, не захватаны руками жертв («Отпустите-помогите!»). Столы – обычные икеевские, а не металлические «гробы» с прикрученными лоханками пепельниц. В такой обстановке почему-то было еще тревожнее.

– Судя по базе, ее бывший муж умер семь лет назад, – сказал Коломиец.

– Может, это был гражданский муж.

– А как его зовут, этого гражданского мужа, или парня, или ухажера?

– Она называла его Ани́.

– Ани? С ударением на И?

– Да.

– Это фамилия или имя?

– Не знаю.

– Давайте тогда напишем: «Бывший гражданский муж – имя уточнить». Так, по списку: психотерапевт, бывший тренер, домработница, бывшая сестра, бывший брат – его вычеркнули, бывший гражданский муж, так… Что-то у нас тут много «бывших» получается?

– Ну да.

– Кто-то еще?

– Двоюродный брат. Я его никогда не видел – живет далеко.

– Где конкретно?

– В Башкирии. Может, в Киргизии… в Туркмении? Да какая разница! Где-то далеко.

– А, понимаю… Московский шовинизм: все, что дальше Садового кольца, – далеко и «какая разница». Все-таки проверьте! – он подхватил из «шепчущего» лотка два листа. – Список ближайших родственников и знакомых. А это протокол опроса.