Когда приехал Натан, мы строго-настрого предупредили его, чтобы именно туда он не ходил и вообще денег с рук не менял. Ему и вправду было безопаснее менять деньги в официальных обменниках при банках. Но в первый же свой выход из дома он нарвался именно на «наших» менял, о которых его и предупреждали. Сто его американских долларов улетели в пользу русской мафии. Он долго не мог прийти в себя от такого беззакония, но с тех пор деньги менял только через мужа.

Возможно, тот горький опыт насторожил его настолько, что кое в чём не доверять он пытался даже мне.

Однажды я не могла дозваться Натана и Мэтью к завтраку – снова вернулись с дискотеки под утро. Заглянув в комнату, застала картину: на разобранном диване сидят полусонные детины с тетрадями на коленях, рядом толстенная-претолстенная книга в яркой мягкой обложке, и они по очереди что-то в ней ищут.

– Почему не идёте завтракать?

– Опаздываем. У нас сейчас зачёт по русскому. Домашнее задание делаем.

– Может, вам помочь? Что за задание?

– Спрягать глаголы.

Толстенная-претолстенная книга оказалась словарём спряжения русских глаголов. Каждый глагол! Во всех временах и залогах! Библиографическая редкость потрясла моё воображение.

Стало понятно, что выучить спряжение нескольких заданных на дом глаголов они не успели. Теперь же уйму времени занимал словарь: ну-ка, попробуй найди нужный глагол, потом перепиши его в тетрадь, не спутав окончаний!

Я заглянула в их записи.

– Так, – командным голосом заговорила я. – Мне нужно, чтобы вы успели позавтракать. Убирайте словарь, я вам быстренько продиктую спряжение ваших глаголов в трёх временах.

Согласились они не сразу. Посопротивлялись, проблеяв что-то про самостоятельность и честность, но при их организации труда, во-первых, высока была вероятность опоздать к зачёту, даже если не позавтракать. Во-вторых, велик был соблазн скорее покончить с муторным заданием, не терзая сонные мозги.

– Итак, настоящее время, – торжественно произнесла я, страшно счастливая, что русский язык Господь Бог подарил мне на день рождения. – Пишем: я иду, ты идёшь… мы идём, они идут…

Они записывали, не переспрашивая, но и я не торопилась, чеканила каждое слово, заглядывая в записи, подсказывая.

– Теперь прошедшее: я шёл/шла, ты шёл, он шёл, она шла, оно шло…

Тут Натан поднял на меня глаза и, постукивая ручкой о лист, заявил:

– Неправильно. Оно не «шло». Там по-другому… другая форма.

В повисшей на некоторое время тишине мимика его лица выдавала напряжённую работу мысли.

– Пиши уже! – опомнилась я от кратковременного шока, вызванного дерзостью такого недоверия. – Пиши: оно шло, мы шли…

Под натиском моего менторского тона они снова покорно склонились над тетрадями.

Потом я часто развлекала этой байкой дружеские посиделки.

К началу декабря наш американец сдал свои последние зачёты, принёс домой ведомость с оценками за прослушанный курс.

– Чего такой грустный? – проинтуичила я.

– Оценкой по русскому не очень доволен.

С порога вытащил из сумки и протянул нам документ. Листок пожелтевшей бумаги «Бланкиздата», из тех, что наверняка были напечатаны впрок согласно обязательствам, взятым в последнюю, а, может, и в предпоследнюю пятилетку. Наверняка в славном социалистическом соревновании всех со всеми в отрасли выполнили и перевыполнили план. Страны уже четыре года не было, а универсальные бланки остались. Один достался американцу: типовая графлёная ведомость, в которой в его случае слева был список дисциплин, справа – колонка с оценками.

Мы взглянули в ведомость. Против строки «русский язык» обычной синей шариковой ручкой стояла цифра 4 и минус: «4 —».