– Совсем спятил дядя, – выругался Анатолий Петрович, поглядывая на господина с пенсне с неким подозрением.

О, если бы наш герой знал о сексуальной ориентации этого шумного исполнителя, то соседу впереди, танцующему под «La vida loca» было бы не сдобровать. К гомосексуалистам и их пагубному по убеждению Анатолия Петровича влиянию на неокрепшие умы гоев он был, мягко сказать, крайне враждебен и часто действовал открыто и нравоучительно – то есть бил кулаком в лоб, точно выбивая последнюю дурь как бы из пустой головы. Некоторым это, кстати, помогало. Ведь кулак у бьющего был тяжел и внушителен. Бедняги обычно приседали на пол и улыбались той неописуемой и ничем не объяснимой улыбкой только что исцелившегося от смертельного недуга пациента.

Тем временем, Троцкий явно напрашивался на эксцесс. Анатолий Петрович вдруг услышал звон сережек в ушах впереди сидящего и нахмурился.

«Ты какой-то не такой, попу трогаешь рукой…», – выговорил было наш герой свою излюбленную фразу в подобных случаях, как вдруг почувствовал дикую усталость.

В теплом салоне его немного разморило. Сказывался перелет, а точнее давало о себе знать особое состояние оторванности патриотически настроенного нашего героя не только от Родины, но и от самой земли-матушки в прямом и переносном значении этого слова. Он уже закрыл глаза, как услышал дребезжание тележки. Стюардесса с напитками и закусками из бара шла по коридору и предлагала всем желающим. Но желающие казалось не ели и не пили целый год, и когда она дошла до хвоста самолета, ее тележка была почти пустой.

Троцкий очень расстроился, что томатный сок кончился, и удовлетворился яблочным нектаром, поворчав, что соломинка потерялась. Анатолию Петровичу тоже пришлось ворчать на девушку.

– Что это? – спросил он с недоверием, разглядывая просто крошечную бутылочку водки. – Да тут граммулька одна. Это что за успокоительные капли?

– «Столичная», – ответила стюардесса гордо. – У нас с ними прямой контракт. Специально для пассажиров нашей авиакомпании. Да и общее положение запрещает распитие алкогольных напитков емкостью более пятидесяти грамм.

Анатолий Петрович перевел взгляд с бутылочки на девушку, словно пытаясь понять, шутит она или говорит серьезно.

– Если с бутербродом брать будете, то с Вас тысяча девятьсот пять рублей. И, пожалуйста, без сдачи, если наличными.

На подносе лежал кусочек белого хлеба с кусочком масла и парой красных икринок.

Анатолий Петрович хотел возмутиться на весь салон, заявить во всеуслышание, что за такие деньги можно купить один литр хорошего вискаря и батон докторской у себя в «Пятерочке». Он уже глотнул воздуха во все легкие, чтобы покарать всех причастных к этому унижению и даже мошенничеству, но стюардесса по имени Света мило улыбнулась.

– Я Вас услышал, – сказал он спокойно, давая сверху еще пятьсот рублей. – Сдачи не надо, – потом для ясности еще раз повторил. – Не надо. Pacta sunt…

– Servanda, – докончила за него стюардесса, обрадовавшись щедрым чаевым.

Никто из пассажиров ей и рубля не дал.

– Позвольте… – сказала она, сама откручивая крышечку от бутылочки. – Вот, пожалуйста.

Затем девушка в униформе слегка наклонилась над Анатолием Петровичем, чтобы никто не слышал ее, как будто она собиралась отрыть важную военную тайну.

– Скоро будет стандартный ужин, – многообещающе прошептала она. – Я Вам две порции принесу.

Этот ласковый шепот, льющийся так интимно, так сладко из ее алых губок до дрожи тронул нашего героя. Он не рассчитывал на такие поблажки.

– Служу Советскому Союзу! – отдал честь Анатолий Петрович, сделав обманную попытку привстать, и набросился на скудный паек.