Протискиваясь вперед, он задел стюардессу своим животом, обходя ее со спины, и явно смакуя ее недовольное кряхтенье. Ее упругая попка напомнила ему теннисный мячик.

«Где их таких подбирают? – подумалось ему, и он представил себя размахивающим ракеткой на корте и вдруг нахмурился.

На той стороне, через сетку, его ждала с бигуди на голове, упершись кулаками в бока, Людка из Сыктывкара.

«Блин, поиграть что ль нельзя…», – оправдывался он, пытаясь развеять навязчивый образ и подавал подачу.

По пути к своему месту, он почему-то кивнул неказистому священнику, облаченному в длиннополую черную одежду. У того только-только начинала курчавиться бородка и расти пушок на бакенбардах, а он уже имел степенный вид страдальца, повидавшего многие виды. Его глаза были наполовину закрыты роскошными, пушистыми ресницами. Казалось, молодой священник уже парит в облаках, отсчитывая своими четками минуты встречи с Богом. Он бросил вялый, отрешенный от всего мирского взгляд на Анатолия Петровича, кивнувшего ему и как бы склонившемуся в услужливом поклоне, и слегка приподнял правую руку, скорее по привычке, для благословения или поцелуя. Но Анатолий Петрович, будучи заядлым атеистом, сделал останавливающий знак ладонью и шепотом произнес:

– Больше ни-ни!

Затем, словно распознав в темноте привидение, он отмахнулся от священника, чем вызвал на безмятежном лице того легкую блаженную ухмылку уголком рта.

– Тьфу ты, думал, зять младшей померещился, – оправдывался перед народом Анатолий Петрович. – Того тоже передернуло как-то, когда обпился. Спрашивает, верю ли я в Бога. Ну, я ему кулак показываю. Чего? Чего ты несешь, черт! Иди, опохмелись. В какого Бога? Это Тот, кто допускает избиение младенцев? А когда бьют, говорит – терпи?

– Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую, – уточнил елейным голосом священник, все еще находясь в нирване.

Слова у него вылетели также, по привычке, словно на зазубренном уроке в семинарии.

– Чего? – возмутился наш герой, выпучив глаза, и, понимая, что продолжение разговора с религиозными фанатиками бесполезно, продолжил путь.

– Утешайся Господом, и Он исполнит желание сердца твоего, – промолвил сочувственно священник уже вдогонку и перекрестил «заблудившегося в бездне».

– Вот-вот и я о том же… – икнул Анатолий Петрович. – Pacta sunt servanda.

Юрасика, бывшего зятька младшей, Анатолий Петрович ценил больше всех на свете. И все это шло от какого-то семейного мазохизма, неизбежного и непонятного здравому рассудку положения, ибо сам Юрасик, побывав однажды в горячей точке, окончательно слетел с катушек и делал всегда то, что хотел, не неся при этом никакой ответственности. Результатом такой философии стал дуэт дико орущих погодок, постоянные шатания молодоженов от любви до ненависти, да последующий за этим бракоразводный процесс, за время которого родилась еще одна девочка, а также планировались и другие. Все это Анатолий Петрович видел наглядно, так как младшая дочь с детьми жила у него в соседней комнате, а зять был приходящим и уходящим с самого первого с ним знакомства.

«Чего это я в тебя такой влюбленный, не понимаю, – часто говорил он зятю словами из фильма „Свадьба в малиновке“. – Идиот идиотом, но… Дочь от него без ума. Пусть дружат. Ну а детей можно и государству сдавать даром. Пусть само воспитывает».

Отойдя на несколько шагов, Анатолий Петрович быстро забыл минувшее, наткнувшись на вполне современную, молодившуюся старушку. Он очень удивился, так как женщина где-то уже успела переодеться, словно для прогулки на пляж. На ней были шлепанцы, летние бриджи и майка с надписью «Rai». Она пыталась закинуть наверх свой кожаный саквояж, но так как была небольшого росточка, то ей это не удавалось. Приходилось вставать на мысочки и даже подпрыгивать.